Эльфрида Елинек - Клара Ш. - Музыкальная трагедия

Комманданте.Чем славится любая страна? Конечно же, своими славными сыновьями!

Клара.Сыновья! Ох, сыновья! Если хотите знать, Габриэль, мои сыновья еще более убоги, чем дочки, Мария — не в счет. Разумеется, они порывались сочинять, касатики. Да куда там. Им это удавалось меньше даже, чем мне. Тень отца нависала над ними, как занесенные для удара клинки. Они были буквально пронизаны метастазами отца, детки мои, клубочки тяжелейших недугов.

(Аэли приводит одну из деревенских шлюх, помогает ей раздеться, знаками просит Клару сесть за рояль и что-нибудь сыграть, но Клара гордо отмахивается. Девица ложится рядом с полу маразматиком.)

Комманданте.Я представляю огромную финансовую и еще более грандиозную духовную силу. Мой престиж высок даже среди сильных мира сего, выше уже некуда.

(Девка целует его, а Луиза, решив, что пришло время эффектно заявить о себе, садится за рояль и играет увертюру к «Сороке-воровке» Россини (как вариант), она то и дело оглядывается, чтобы убедиться в подобающей оценке своего искусства.)

Клара (презрительно). Топорная аппликатура. Слишком вялое запястье. Слабая техника и размытая исполнительская идея. О программе и говорить не стоит.

Комманданте (хватая ртом воздух, обращается к деревенской дурехе). Говорите же! Подтверждайте! Скажите мне, что без меня вам не дожить до света дня, как и мне без вас! Отвечайте! (Аэли знаками заставляет девицу сказать «Да», что та и делает.) Быть может, именно сейчас я сделаю вас матерью одного из великих сыновей, о которых уже говорил. Возможно, сейчас я дам ему жизнь!

Клара.Быть сыном значит идти по стопам отца и тем самым подписать себе смертный приговор. Посмотрели бы вы на трех моих сыновей! Краше в гроб кладут. Окаменелые конечности, скукоженные мозги, кварцевые глаза, увядшие головы, бесхребетность самого жуткого свойства.

Комманданте.А позднее я мог бы дать миру и второго! А там и третьего! Четвертого!

Клара.Мой самый слабоумненький с самого начала тянулся к сочинительству. Он хотел освоить все инструменты, приходилось из рук вырывать арфы, виолончели, контрабасы, тубы и тромбоны. Он присасывался к ним, как улитка. Его ошибка заключалась в убеждении, что быть гениальным значит обязательно перекрывать, превосходить, преодолевать уже существующее. Но гению не надо ничего преодолевать, ведь он может лишь плодить мертворожденных. Все давно уже создано. Только женщине не позволено создавать.

Комманданте (в радостном возбуждении). А жизнь не стоит на месте! Что ты вколола мне на сей раз, Аэли? Феноменал?

(Луиза играет увертюру к «Вильгельму Теллю».)

Клара (истерически). Видит Бог, все уже создано. К чему доказывать свою неповторимость? И однако эти маэстро извергают бесконечные вереницы слов и звуков, чем больше они творят, тем больше скудеют. Пузыри из слов и созвучий!

Комманданте (торжествуя). Вот именно! К делу! Прямо сейчас!

Клара (словно пробудившись, поворачивается к нему, но он ее не замечает). Все проходит, все прах и тлен, и эта мучительная, такая горькая взвинченность последних дней, быть может, пройдет, как проходит все.

(Распахивается дверь, маленькая Мария топает ногой и кричит.)

Мария.Когда же я увижу наконец прелестный самолетик? Сейчас хочу!

(Аэли и горничная уводят Марию, утешая ее обещаниями. Две другие служанки обступили Д'Аннунцио и деревенскую девку и аплодируют им. Эти аплодисменты — магический сигнал для обеих пианисток, он действует на них как павловский рефлекс, обе навостряют уши. Луиза немного приподнимается, отрываясь от табурета. Она кланяется и делает книксен. В этот момент подкравшаяся сзади Клара коварно выхватывает из-под нее табурет и садится на него. Она тут же начинает играть шумановский «Карнавал» (или «Крейслериану»). Чувствуется немецкая школа. Клара не обращает внимания на возмущенную Луизу, которая хочет-таки сесть и плюхается на пол.

С оскорбленным видом Луиза идет к столу и снова начинает что-то жевать, пить шампанское и т. д.)

Клара (элегическим тоном, продолжая играть). Вечно нас окружает назойливая публика, надо укрываться, чтобы быть самими собой. Мы принадлежим всему миру, а мир принадлежит тому, кто им овладеет. Вслед за мужским гением тут же является детский, их уже тем более можно по пальцам пересчитать. Когда-то я была одним из них. Мой отец забросил меня в фортепьянную пустыню. Куда ни глянь — всюду оскаленные клавиатурой пасти. И в этом страшном отшельничестве мне оставалось только одно: изводить себя все более многотрудной игрой. (Резким, неблагозвучным аккордом обрывает игру и закрывает лицо руками. Луиза, быстро настроившись на мирный лад, предлагает ей ломтик дыни.) Мысль об артистической славе как цели жизни быстро захватила меня. Мир становился моей стихией, в противном случае женщина покидает его, не оставив следа. Было время, когда меня даже сравнивали с воздушным существом, маленьким эльфом. (Карлотта, словно помянули именно ее, фуэтирует из-за кулис, выделывает всевозможные фигуры, размахивает руками.)