Эгмонт.Что ты хочешь сказать?
Клэрхен.Хотя сравнения тут быть не может.
Эгмонт.Почему же?
Клэрхен.Мне она досталась не за усердие и отвагу. Я ничем ее не заслужила.
Эгмонт.В любви все по-другому. Ты заслужила ее тем, что ее не домогалась, — любят обычно тех, кто не гонится за любовью.
Клэрхен.Ты по себе судишь? И про себя такие гордые речи ведешь, — тебя ведь весь народ любит.
Эгмонт.Если бы я хоть что-то сделал для него, сумел бы хоть что-то сделать! А так — это их добрая воля меня любить!
Клэрхен.Ты, наверно, был сегодня у правительницы?
Эгмонт.Был.
Клэрхен.Вы с нею добрые друзья?
Эгмонт.Похоже на то. Мы друг с другом любезны и предупредительны.
Клэрхен.А в душе?
Эгмонт.Дурного я ей не желаю. У каждого свои воззрения. Но не в этом дело. Она достойнейшая женщина, знает своих приближенных и могла бы вникнуть в самую суть вещей, если бы не ее подозрительность. Я доставляю ей много забот, в моих поступках она усматривает какие-то тайны, которых и в помине нет.
Клэрхен.Так уж и нет?
Эгмонт.Ну, что тебе сказать? Иной раз задние мысли бывают и у меня. Любое вино со временем оставляет осадок в бочках. С принцем Оранским у нее хлопот еще больше, он, что ни день, задает ей новые загадки. О нем идет молва, будто он вечно что-то замышляет, вот она и смотрит на его лоб — о чем, мол, он думает, на его шаги — куда он собирается их направить.
Клэрхен.Скажи, она притворщица?
Эгмонт.Она правительница, что ж тут спрашивать!
Клэрхен.Простите, я хотела спросить: искренна ли она.
Эгмонт.Точь-в-точь как всякий, кто преследует свои цели.
Клэрхен.Я бы в таком мире пропала. А у нее мужской ум, она совсем другая, чем мы, швейки да стряпухи. Она всех выше — смелая, решительная.
Эгмонт.Когда в стране порядок, а не кутерьма. Сейчас и она малость не в себе.
Клэрхен.Как это?
Эгмонт.У нее усики над губой, и приступы подагры случаются. Словом — амазонка!
Клэрхен.Величественная дама! Я бы побоялась явиться ей на глаза.
Эгмонт.А ты ведь не робкого десятка. И не страх бы удержал тебя, а разве что девичий стыд.
Клэрхен, потупив взор, берет его руку и приникает к нему.
Я понимаю тебя, милая моя девочка! Ты вправе смотреть людям в глаза! (Целует ее веки.)
Клэрхен.Позволь мне помолчать! Позволь обнять тебя! Позволь посмотреть тебе прямо в глаза! В них я все прочту — надежду и утешение, радость и горе. (Вперив в него взор, обнимает его.) Скажи мне! Скажи! Я никак в толк не возьму! Правда, что ты Эгмонт? Граф Эгмонт? Великий Эгмонт! Это о тебе шумит молва? О тебе пишут газеты? Тебе так преданы наши провинции?
Эгмонт.Нет, Клэрхен, это не я.
Клэрхен.Что ты хочешь сказать?
Эгмонт.Видишь ли, Клэрхен! Погоди, я сяду. (Садится, она устраивается у его ног на скамеечке, кладет руки ему на колени, не сводя с него глаз.) Тот Эгмонт угрюмый, чопорный, холодный. Он обязан всегда держать себя в руках, надевать то одну, то другую личину; он запутался в тенетах, измученный, непонятый, хотя люди считают его веселым и жизнерадостным. Эгмонт любим народом, который сам не знает, чего хочет; его чтит и превозносит толпа, которую нельзя обуздать, он окружен друзьями, советам которых не вправе следовать. За ним неотступно наблюдают многие; они стремятся во всем подражать ему, иной раз бесцельно, чаще безуспешно, — о, я не хочу говорить, как тяжко ему приходится и что у него на сердце. Но есть и другой Эгмонт, Клэрхен, спокойный, прямодушный, счастливый, его любит и знает самое доброе в мире сердце; оно ему открыто, и он с великой любовью и доверием прижимает его к своему. (Обнимает ее.) Это твой Эгмонт!
Клэрхен.О, я хочу умереть в этот миг! Большего счастья мне уже не знать на земле.
Иеттер. Плотник.
Иеттер.Эй! Постой! На одно слово, сосед!
Плотник.Иди своей дорогой и не ори.
Иеттер.Одно словечко! Что нового?
Плотник.Ничего, разве только, что нам запрещено говорить о новом.
Иеттер.Как?
Плотник.Подойдите поближе к дому и будьте осторожны. Герцог Альба не успел приехать, как уже издал приказ: если двое или трое встретились на улице и затеяли разговор, объявлять их, без суда и следствия, государственными преступниками.
Читать дальше