Иоганн Гете - Ифигения в Тавриде

Чем государь царицу оскорбил?

Деяньем тяжким. Если извиненье
Убийству есть, так нет ее вины.
В Авлиду он царицу заманил,
И здесь, когда судам его Диана
Ветрами путь на Трою преградила,
Он дочь ей, первородную свою,
Сам на алтарь принес. Царевна пала
Кровавой жертвой эллинам на благо!
Вот почему царица злобой вся
Безудержной зажглась и, домоганьям
Эгисфа уступив, сама супруга
Губительною сетью оплела.

Довольно! Мы увидимся еще.

Как видно, дома царского судьба
Ей сердце истерзала! Павший царь,
Наверно, был ей дорог. Знать, ее
Из славного сюда купили дома —
На счастье нам! Но тише, сердце, тише!
Дай мудро нам и мужественно плыть
Звезде надежды брезжущей навстречу.

Несчастный, я с тебя снимаю цепи
В знак неизбывно-горестной судьбы!
Свобода, что даруется тебе,
Подобна загоревшемуся взору
Больного. Знай: она пророчит смерть!
Не смею, не хочу признать, что вы
Пропали безвозвратно! Мне ль обречь
Рукой кровавой вас печалям смерти?
Никто, кто б ни был он, пока служу
Диане я, коснуться ваших глав
Не смеет! Но когда я откажусь
Свершить обряд по царскому указу,
Царь наречет одну из дев моих
Преемницей. Чем поддержу тогда
Я вас, приговоренных? Лишь молитвой!
Земляк мой милый! И последний раб,
У очага родимого сидевший,
Нам дорог в чужедальней стороне!
Каким же мне встречать благословеньем
Вас, ожививших образы героев
Во мне, столь дорогие с колыбели,
Вас, сладостных надежд нежданный рой
В душе моей печальной воскресивших?

Умышленно ль от нас свой род и имя
Скрываешь ты? Иль я могу узнать,
Кто, как жилица неба, нам явилась?

Да, я откроюсь! Но скажи сперва,
Что я узнала лишь наполовину,—
Про гибель тех, вернувшихся из Трои,
Кого настиг неумолимый рок,
Безмолвно притаившись у порога.
Я девочкой попала в этот край,
Но не забыла, как пугливо я
В благоговейном ужасе взирала
На гордых тех героев! Шли они,
Как будто распахнулись небеса
И тени баснословные спустились
С Олимпа на погибель Илиону.
Прекраснее же всех был Агамемнон.
Скажи! Ужель, едва домой пришедший,
Он был женой погублен и Эгисфом?

Так это было.

Горе вам, Микены!
Проклятье за проклятьем Танталиды
Пригоршнями бросают в тьму времен!
Как травы сорные, тряся главами
И семена стократно расточая,
Они убийц единокровных внукам
Родят для вечной распри! Но открой,
Что из признаний брата от меня
Испуг застлал кровавой пеленою.
Как рода славного последний сын,
Беспечный мальчик, избранный судьбою
Быть мстителем отца, как избежал
Орест расправы? Или тот же рок
Его окутал неводом Аверна?
От смерти спасся ль он? Жива ль Электра?

Они живут…

О солнце золотое!
Дай мне лучи твои сложить к стопам
Зевесовым! Бедна я и нема!

Быть может, ты гостила в царском доме
Или сроднилась с ним еще тесней,
Как твой восторг прекрасный выдает,—
Тогда смирись душой и будь тверда!
Вдвойне печально, радости вкусив,
Отчаянью и горестям отдаться!
Ты знаешь лишь о смерти венценосца?

Иль не довольно этой вести мне?

Лишь половина бед тебе известна.

Чего мне ждать? Орест, Электра живы.

За Клитемнестру не страшишься ты?

Ей страх мой и надежды не помогут.

В стране надежд не увидать царицы.

Иль кровь свою, отчаясь, пролила?

Нет, но своя же кровь ее сгубила.

Не говори загадками. Мне страшно!
Вкруг головы моей тысячекратно
Крылами бьет безвестная беда!

Иль я назначен прихотью богов
Быть вестником беды, что так хотелось
Мне схоронить в беззвучно-тусклой тьме
Подземной ночи? Нехотя склоняюсь
Пред волей уст твоих! Лишь для тебя
Я боль признанья вновь переживаю:
В тот день, как пал отец, Электра сына
Спасла от рук убийцы. Строфий взял,
Зять Агамемнона, в свой дом Ореста
И вместе с сыном воспитал своим.
Пиладом звался тот. Его с пришельцем
Чудесная соединила дружба.
Они росли, и крепло в них желанье
За подло умерщвленного царя
Злодеям отомстить. В чужой одежде
Они в Микены принесли молву
Печальную о гибели Ореста
И урну с прахом. Вестников царица
Учтиво приглашает во дворец,
И там Орест своей сестре открылся.
Электра пламя мести разожгла,
Уже истлеть готовое вблизи
От матери священной! Тихо брата
Она свела на место, где отца
Настигла смерть и еле зримый след
Его бестрепетно пролитой крови
Еще алел пророческим пятном.
На языке неутомимой злобы
Она ему твердила об убийстве,
О торжестве убийц неотомщенных,
О рабском жребии своем, о вечной
Опасности, что им теперь грозила
От матери, Эгисфовой жены.
И тут она дала ему кинжал,
Уже не раз разивший в этом доме.
И Клитемнестру сын ее убил.