Иоганн Гете: Ифигения в Тавриде

Знак уже в том, что ты покуда здесь.
Не измышляй же робких отговорок.
Напрасно прибегаешь к многословью,
В них краткое лишь различаю: нет.

Не для отвода глаз я говорила,
Все сердце я открыла пред тобой!
Иль сам не видишь ты, как это сердце
К отцу и к матери, к сестре и брату
Навстречу рвется в страхе и тоске?
О, если б радость наш дворец микенский,
Где грусть-тоска еще лепечет имя
Мое, как при рождении младенца,
Венками разукрасила нежданно!
Дай мне корабль, я возвращусь к любимым!
Дай мне, воскреснув, милых воскресить!

Что ж, возвращайся! Сердцу подчинись!
Замкни свой слух для голоса рассудка
Холодного. Будь женщиной вполне!
Влеченьям уступи! Пускай играют
Они тобой, как утлым челноком!
О женщины, когда вас страсть пронзит,
Нет уз священных вас остановить
Обманщику по первому же знаку
Отдаться, бросив мужа и отца,
Но, коль в груди не разгорится пламя,
Напрасно будет праведно греметь
Увещеваний золотой язык.

Не забывай же, царь, о слове данном!
Иль так ты за доверье платишь? Все,
Казалось, ты услышать был готов.

К нежданному я не был подготовлен —
И в том моя ошибка: знал же я,
Что с женщиной иду я говорить.

Не порицай наш бедный женский род,
Не как у вас блестящи, но чисты
И благородны женские доспехи.
Верь, в этом деле я тебя правей,
В чем счастие твое, я знаю лучше,
Ты ж, ничего не ведая о нас,
Считаешь: этот брак нас осчастливит —
И в добром рвенье, с доброю надеждой
Ждешь от меня покорности немой.
Но боги мне решимость даровали —
Спасибо им! — отвергнуть этот брак,
Не освященный их святою волей.

Так сердце говорит твое, не бог!

Чрез наше сердце боги говорят.

А разве я не вправе им внимать?

Их тихий голос страсти заглушают!

Иль только жрицам внятен голос их?

Нас слушались цари спокон веков.

Сан жрицы и наследственное право
На Зевсов стол тебя роднят с богами,
А я дикарь лишь земнородный…

Так
Плачусь я за доверие к тебе?

Я человек. Ненужный спор оставим!
Я порешил: будь жрицей, как была,
Служи богине, избранная ею;
Мне ж да простится, что давно Диане —
Неправедно, не без упреков тайных —
Отказывал я в древних приношеньях.
Наш берег был злосчастен для пришельца.
Здесь исстари ему грозила смерть.
Лишь ты притворной ласкою своей,
В которой мне то дочери покорность,
То тихое влечение невесты
Порой так сладко грезились, как цепью,
Меня сковала, — и забылся долг!..
Ты совесть убаюкала мою!
Я ропота народного не слышал;
И вот толпа — все громче с каждым днем! —
Винит меня в нежданной смерти сына.
Я сдерживать кричащую о жертве
Толпу не стану больше для тебя.

Не о себе, поверь, я хлопочу.
Тот ложно судит о богах, кто мнит
Их падкими на кровь. Он переносит
На них свои же низкие влеченья.
Иль не спасла меня сама богиня?
Мое служенье любо ей — не смерть.

Нам не к лицу судить об освященных
Обычаях увертливым умом,
Их толковать по прихоти рассудка!
Твой долг исполни, я исполню мой:
Двух чужеземцев мы нашли в пещере
У берега. Едва ль они благое
Для нас задумали. Они — в цепях.
Да примет в их лице твоя богиня
Возобновленную отныне жертву!
Я их пришлю. Ты знаешь службы чин.

Ты, как прежде, дева-заступница,
Прячешь в тучах безвинно гонимых,
Силой ветра от грозного рока
Их уносишь через моря,
Через земные, дикие дали,
Чтоб укрыть их от умысла злого.
Ты, премудрая, видишь грядущее
И хранишь, что обрушилось в вечность,
И твой взор бодрит удрученных,
Словно луч ночного светила,
Здесь, над землею, бодро царящий.
Упаси мои руки от крови!
Не лишай меня мира и счастья!
Знаю, призрак случайно убитого
Будет невольного мучить убийцу,
В час недобрый его пугая.
Ибо бессмертные любят людского
Рода текущие в ночь поколенья
И охотно порой продлевают
Жизнь быстротечную смертным, охотно
Им дают небеса голубые
Лишний срок созерцать, упиваясь
Их красой с бессмертными вместе.