Давид Айзман - Терновый куст

Берл возвращается.

Берл.Ничего не надо говорить Доре. (Пауза.) Страшная жарища… а ночью на пароходе я зябнул.

Леньчик.Ты всю ночь на пароходе?

Берл.Снялись в час… И как же мне досадно, что я не был вчера на манифестации.

Леньчик.Можешь пожалеть, такой еще не было… А Дора такая молодчина, — прелесть!.. Берл, знаешь: я здорово ее люблю!

Берл.Я думаю.

Леньчик.Даже больше, чем Мануса, ей-богу…

Входит Меер с мешками.

Меер.Ну что, теперь ты уже доволен? Айда дальше?

Леньчик.Я бы хотел говорить как она.

Меер.Наелся нагаек и доволен? Ой, дети, дети…

Леньчик.Ведь можно научиться, Берл, как ты думаешь?

Берл.Как Дора, ты никогда не будешь говорить.

Меер.На грушу. (Дает мальчику грушу.)

Входит Самсон.

Самсон.Очень больно, Леньчик?

Леньчик.Н-н-нет… только когда поворачиваться, так немножко…

Меер.Теперь уж он будет спокоен. Пока не было нагаек, ну понятно, он искал лучшего, добивался цели. А уж теперь чего еще надо?

Самсон.Перестаньте, Меер, не над чем смеяться.

Меер.Перестать?.. Ну хорошо, я перестану… Ох-ох-ох!.. Не засмеешься — разрыдаешься.

Самсон(сумрачно). Мир зажегся со всех сторон… Все заливается пламенем… и с каждым днем все страшнее делается… (Помолчав.) Где Леа?

Леньчик.Мама (жует грушу) пошла в аптеку… вот она идет.

Леа(входит и бросается к Леньчику). Ну, Ленюшка, ну, сыночек, как тебе?

Леньчик.Отлично, мама! Совсем ничего не больно.

Леа.Я была у доктора: он вечером опять заедет… Ой, боже великий и всемогущий, смилосердись над нами.

Меер.Вот это так, Леа! В несчастье человек всегда должен к богу обратиться.

Берл.Или к кошке. Польза одна.

Леа.Всю жизнь стонешь, всю жизнь страдаешь… За что? Почему? Я не могу уже больше… Я не хочу больше.

Самсон.Зажегся мир. Со всех концов зажегся. (Ходит по комнате.) И что делать?.. Сложа руки сидеть невозможно… С места толкает тебя… Да и все равно ведь сгоришь… А тушить броситься тоже страшно… Горит мир, горит…

Берл(читает газету, ударяет по ней рукой). Вот это человек!

Леа.Все переносишь, все терпишь — голод, холод, всякое угнетение… Но когда детей отнимают, когда детей мучают…

Леньчик(жует). Ух, хорошая груша!

Леа.Возмущена моя душа, Самсон… Я чувствую: встает что-то во мне.

Самсон(в тоске). А что будет дальше… а что будет дальше?..

Берл(дочитав, в восхищении вскакивает и машет газетой). Понимаете! Бросил бомбу, весь изувечен, полиция избила его, уже раненого, до полусмерти — даже в газете признаются, что несколько ребер переломали и выбили глаз, — а назвать себя не хотел.

Леа(в тоске припадает к Леньчику). Ой, дитя мое! О мое дитя!

Самсон.Горит, горит земля!

Берл.Так и до сих пор не знают, кто он такой… Ах, какая сила!

Меер.Есть еще одна груша, Леньчик (показывает грушу), я вечером дам.

Леньчик.Дайте сейчас, дядя!

Меер.А прочитай главу из псалтыря — дам.

Леньчик.Псалтырь за груши не продается.

Самсон.Старый Коган идет. И чего это он повалился.

Meер.У него тоже дети, придавило его. А в капкане и волк воет жалобно.

Входит Коган, плотный человек, с брюхом. Белый жилет, панама.

Коган.Здравствуйте… Сидят и, уж наверно, философствуют. Бедные люди любят философствовать. Хе-хе!..

Берл.А богатые — считать барыши.

Коган(будто не слыхал). Ну что же новенького у вас?

Самсон.Вот, избили мальчика нагайками.

Леа.Дай, Ленечка, я тебе подушку поправлю.

Коган.А зачем такому лезть?

Берл(читает газету). Наизусть выучить хочется… Какой изумительный человек!

Самсон.Там тысячи людей присутствовало.

Коган.Черт знает кто и присутствовал. Порядочный разве пойдет?

Меер.Ваш сын тоже был там.

Коган.И мой сын шарлатан. Я знаю, что делается? Все вверх дном теперь.

Берл.Раньше лучше было, господин Коган?

Коган.Ну вот: посмотрите на него!.. Как он спрашивает! Как он стоит?

Берл.А вы как стоите?

Самсон.Берл, уйди!

Коган.Конституция, революция, воспитание, — я знаю что? Доиграются! Жили до сих пор, и дальше бы жили. Надо терпеть.