Тирсо де Молина - Театр

Тот же мотив, являющийся стержневым всей пьесы, предстает перед зрителем в третьем акте — апофеозе обедневшей Руфи, сердечная доброта которой приводит ее к счастью и богатству. Для XVII века «Лучшая собирательница колосьев» имела большое значение. Противоположения Тирсо должны были находить соответственный отклик в зрительном зале.

Не менее характерна и другая пьеса Тирсо на тему из Ветхого завета «Жена повелевает в доме», представляющая драматическую обработку библейского сказания о царе Ахаве, Иезавели и пророке Илие. Здесь сюжет еще более заострен. Правящая верхушка противополагается массам — народу. Фоном пьесы опять-таки является голод и народные бедствия, которые бог насылает на Иудею (читай Испанию) за грехи развратной Иезавели и «богопротивного» Ахава. В первом действии пьесы имеется прекрасный монолог Илии, в котором он упрекает царя за то, что тот предался женщине, поклоняется чужеземным идолам и «пьет кровь невинных». «Я говорю тебе от лица бога (которого ты в слепоте своей проклинаешь), — заканчивает Илия свой монолог. — Пока не откроет он их по молитвам моим, сокровища этих туч, превращающие нивы в вертоград, будут замкнуты стальными и бронзовыми ключами и не источат дождя над твоим жалким царством, да погибнут и ты, и оно. Лучи испепеляющего жара превратят в кремень плодородные берега ваших долин. Скот не найдет себе пастбища, а человек пропитания. Чтобы раз навсегда было наказано ваше суемудрие (rebeldias). Я возвещаю вам от имени бога, которому поклоняется Израиль. А ты, царь, иди готовься к гибели, или вернись на стезю закона».

Как мы видим, голод здесь ниспослан за грехи не столько всего народа (как мы это имели в «Лучшей собирательнице колосьев»), сколько правящей верхушки — царя и его приближенных. Но, что еще замечательней, — в той же пьесе мы имеем сцену возмущения и убиения «злого царя» и его жены, совершаемых по воле божией, т. е. являющихся не беззаконием, а актом высшей справедливости. На престол вступает праведный Охозия. «Пурпур украшает царей. Пурпур да венчает и тебя, господин мой… Отомсти, владыка, за пророков, сирот, вдов! — восклицает в конце пьесы Рахиль, у которой Иезавель убила мужа Навуфэя. — Отомсти за юношей, ставших жертвами обмана, за стариков, угнетенных ужасом. Это царство явилось театром самого безбожного сладострастия, варварской трагедии, неслыханной жестокости, которые история когда-либо заносила в свои анналы…» По воле нового царя, которому массы передают свою власть, гибнет не только Ахав, но и семьдесят его сыновей, друзья и родные его и Иезавели. [21] Интересно отметить, что Тирсо существенно изменяет библейское сказание, заостряя его политический смысл. Таким образом, на сцене происходит переворот, чуть ли не революция, узаконенная самим богом. Если в наши дни пьеса Тирсо еще не утратила своей заостренности, то в XVII веке она должна была производить сильное впечатление на зрителя.

Но неужели при тех взглядах, которые обнаруживает Тирсо в этих двух пьесах, в его творчестве нет прямых указаний на испанские дела, и он всегда скрывается за иносказанием библейской легенды? У Тирсо есть две пьесы на испанскую тему, в которых нельзя не видеть очень резкого выступления против королевской власти и системы фаворитизма в Испании. Правда, эти пьесы принадлежат Тирсо не целиком; с ним, повидимому, сотрудничал другой драматург (возможно, Хуан Руис де Аларкон), но сам Тирсо включил их во вторую часть своих «Комедий». Мы имеем в виду «Счастливый жребий дона Альваро де Люна и злосчастный Руй Лопеса де Авалоса», и «Злосчастную судьбу дона Альваро».

Обе написаны на историческую тему; сюжетом их является трагическая судьба двух талантливых министров Хуана II (1403–1454), принесенных в жертву этим слабовольным королем в угоду требованиям придворной клики и деспотического дворянства, с беззакониями которых они боролись. Даже Котарело-и-Мори справедливо усмотрел в этих пьесах попытку повлиять на королевскую власть. «Вторая часть пьесы о доне Альваро, — замечает он, — повидимому, была написана в ужасные минуты, предшествовавшие казни дона Родриго Кальдерона. И кто знает, может быть, те стихи, которые поэт влагает в уста раскаявшегося дона Хуана II, были своеобразной челобитной в пользу несчастного фаворита». [22] Указ. соч., стр. LXIV. В обеих пьесах можно при внимательном чтении найти ряд мест, представляющих собой очень суровый и вполне заслуженный упрек, с которым поэт обращался к правящей верхушке, к королю, к его близким и к дворцовой камарилье. Особенно богатый материал в этом отношении представляют заключительные сцены второй части (акт III, сцены 14-я — 24-я), изображающие арест и гибель дона Альваро и запоздалое раскаяние короля. Зритель должен был выносить из театра самое грустное представление о королевской власти и о ее справедливости. История дона Альваро де Люна, отобразившаяся в ряде народных романсов, конечно, не была для него нова, но ее драматизированный пересказ и сценическое воплощение заостряли ее трагический смысл. Приходится ли при этих условиях удивляться, что театр Тирсо не замедлил обратить на себя внимание светских властей, наложивших роковой запрет на его творчество?