Людмила Улицкая - Семеро святых из деревни Брюхо

ГОЛОВАНОВ (зашевелился, привстал). Милостивый государь Иван Густавович! Ужели вы не можете принять в соображение... Фу, какая гадость!

ВЕРА. А этот тоже за молитвой?

НАДЯ. Николай Николаич? Нет, он так упал. Шел мимо да упал. Тяжелое вино – вишь, как оно к земле клонит. (Подходит к нему.) Чего тебе, Николай Николаич? Может, попить принести?

ГОЛОВАНОВ. Ох...

Надя черпает воду в кадке, мочит ему лоб, Голованов хватает ее за руку, пытается поцеловать.

НАДЯ. Ты что, Николай Николаич? Ты отдыхай, отдыхай, милок.

ГОЛОВАНОВ. Чем больше хочешь отдохнуть, Тем жизнь страшней, тем жизнь страшней, Сырой туман ползет с полей...

Нет, другое...

Мы дети страшных лет России...

Чем жизнь страшней, чем жизнь страшней...

ВЕРА. Стихи знает.

НАДЯ. Он культурный очень.

ВЕРА. Оно и видно.

НАДЯ. Пойдем. Домой тебя сведу.

ГОЛОВАНОВ (ловит Надину руку, целует). Ангел, прости меня. (Надя его поднимает.)

НАДЯ (Сучковой). Сведу его.

ГОЛОВАНОВ. Густав Иванович! Иван Густавович! Мой ангел! Честь имею и... никогда не потерплю, чтобы в моем присутствии...

СУЧКОВА (Наде). Ждать-то боле не будешь? Ты ж хотела молитовку получить... али нет?

НАДЯ. Другой раз. (Уводит Голованова.)

СУЧКОВА. А в тот год в эту пору дожди были.

Маня кончает свой педикюр и подходит к худой женщине с ребенком.

МАНЯ. Чего сидишь дура дурой? Чего пришла?

ХУДАЯ. Дочка вот больная.

МАНЯ. А чего это она у тебя больная?

ХУДАЯ. Господь попустил.

МАНЯ. Ага, Господь попустил, а ты к Дусе, значит...

А по святым местам ходишь?

ХУДАЯ. Хожу.

МАНЯ. И в Киев ходила?

ХУДАЯ. Ходила.

МАНЯ. В Оптину ходила?

ХУДАЯ. Ходила, мамочка моя.

МАНЯ. В Дивеево ходила?

ХУДАЯ. Всюду, всюду ходила. К самому Иоанну Кронштадтскому ходила. Она еще махонькая была, как я ходила.

МАНЯ. И что, не помог тебе Иоанн Кронштадтский?

ХУДАЯ. Не помог. Царствие ему Небесное, ни чуточки не помог.

МАНЯ. А сама-то Богу молишься?

ХУДАЯ. Молюсь, матушка.

МАНЯ. Божью Матерь призываешь?

ХУДАЯ. Призываю.

МАНЯ. Не помогает?

ХУДАЯ. Не помогает.

МАНЯ. А доченька твоя, как ее святое имя?

ХУДАЯ. Елена. Еленочка.

МАНЯ. Твоя Елена, говорит она что?

ХУДАЯ. Какое говорит... бессловесная она. Смотрит только глазками.

МАНЯ. Не говорит, значит... А что, много ли грешит она?

ХУДАЯ. Мамочка моя! Какое грешит? Как грешить-то ей, ни ручкой, ни ножкой не шевелит, только-то и может, что плакать слезками бессловесными. Четырнадцатый годок уже.

МАНЯ (становится на колени, смотрит на девочку). Ангел небесный, ни словом, ни делом не согрешает... Что ты таскаешь-то ее, дура пешеходная, по белу свету, как котенка? Иди домой, дура, иди... Будет тебе и радость, и утешение, погоди чуток, недолго уже ждать.

Женщина укладывает девочку на землю, встает перед Маней на колени.

ХУДАЯ. Исцелится?

МАНЯ. Домой иди, тебе говорят. Не нужна тебе колода святая, Дуська-то. Бери своего ангела и проваливай. Утешишься скоро.

СУЧКОВА. Иди, иди... У ней слово верное. Как сказала, так и будет.

Женщина вынимает из-за пазухи платочек, развязывает, хочет дать Мане денежку.

МАНЯ. Иди, тебе самой скоро пригодится.

ХУДАЯ. Ох, разрешила ты меня, всю жизнь буду Бога о тебе молить...

Женщина взваливает девочку на плечо. Уходит. Маня размахивает рукой, как будто кадит, и поет дурным голосом «Со святыми упокой...». Потом садится на землю и, бросая мелкие камешки Дусе в окно, выкликает...

МАНЯ. Святая колода, моли бога о мне! Святая колода, моли бога о мне! Святая колода, моли бога о мне!

На крыльцо выходит хожалка Марья, выплескивает на Маню горшок. Маня валится на спину, сучит ногами.

МАНЯ. Ой, святая колода святой водой поссали! Исполать! Исполать! Исцелили! Освятили! Только мирром не помазали!

МАРЬЯ (говорит по-русски с мордовским акцентом, еле вяжет слова, но понимает все отлично). Иди отсюдова. Половина сатаны. День на крыша сидит, ночь на крыша сидит. Иди жопа.

Сучкова и Вера смеются.

МАНЯ. Чего смеетесь, дуры? Плакать будете. Ждите, ждите, дуры. Примет вас Дуся, напустит на вас святого духа, не продохнешь.

МАРЬЯ. И ты пошел вон!

ВЕРА. Я?

МАРЬЯ. Два пошел вон! Дуся бога молица. Все бога молица!

Маня, приплясывая и раскидывая камешки, уходит.

Дусино жилище. Большая комната, разделенная надвое выгородкой или занавеской. Меньшую часть, с кроватью, Дуся называет «кельей». Дуся в постели, на горе подушек, перебирает четки. Платок повязан странно, два конца на лбу завязаны узлом, в который воткнуты бумажные цветы, а два других угла платка разложены по плечам наподобие фаты. Антонина тихо поет псалмы. Марья по приставной лестнице лазает вверх-вниз, стаскивает с чердака караваи.