Уильям Шекспир - Юлий Цезарь

В решеньях я неколебим, подобно

Звезде Полярной: в постоянстве ей

Нет равной среди звезд в небесной тверди.

Все небо в искрах их неисчислимых;

Пылают все они, и все сверкают,

Но лишь одна из всех их неподвижна;

Так и земля населена людьми,

И все они плоть, кровь и разуменье;

Но в их числе лишь одного я знаю,

Который держится неколебимо,

Незыблемо; и человек тот — я.

Я это выкажу и в малом деле:

Решив, что Цимбр из Рима будет изгнан,

Решенья своего не изменю.

Великий Цезарь!

Иль Олимп ты сдвинешь?

О Цезарь!..

Брут — и тот молил напрасно.

Тогда пусть руки говорят!

Каскапервый, затем остальные заговорщикии Марк Брутпоражают Цезаря .

И ты, о Брут! 15Так падай, Цезарь!

(Умирает.)

Свобода! Вольность! Пала тирания!

По улицам об этом разгласите.

На ростры поднимитесь и кричите:

«Свобода, вольность и освобожденье!»

Народ, сенаторы, не бойтесь, стойте!

Смотрите: властолюбья долг оплачен!

Взойди на ростру, Брут.

И Кассий тоже.

Где Публий?

Он здесь и потрясен восстаньем этим!

Смотрите, чтобы Цезаря друзья

Не вздумали…

Пустая болтовня! — Не бойся, Публий;

Мы ни тебе, ни римлянам другим

Вреда не причиним, — скажи всем это.

Оставь нас, Публий; ведь народ нахлынет

И старости твоей не пощадит.

Уйди; пусть отвечают за деянье

Свершившие его.

Возвращается Требоний.

Антоний где?

В свой дом в смятенье скрылся.

Бегут, вопя, мужи и жены, дети,

Как в Судный день.

Узнаем судьб решенье;

Мы знаем, что умрем, но люди тщатся

Как можно дольше дни свои продлить.

Тот, кто отнимет двадцать лет у жизни,

Отнимет столько же у страха смерти.

Раз так, то смерть есть благо. Были мы

Друзьями Цезарю, его избавив

От страха смерти. — Римляне, склонитесь,

Омоем руки Цезаревой кровью 16

По локоть и, мечи обрызгав ею,

Идемте все немедленно на форум

И, потрясая красное оружье,

Воскликнем все: «Мир, вольность и свобода!»

Склонясь, омойтесь. Ведь пройдут века,

И в странах, что еще не существуют,

Актеры будут представлять наш подвиг.

И снова кровью истечет наш Цезарь,

Лежащий здесь, у статуи Помпея,

Как прах ничтожный.

Да, и каждый раз

Нас, совершивших это, назовут

Людьми, освободившими отчизну.

Пора нам уходить.

Да, вместе выйдем;

Брут впереди, а мы за ним; пусть видят,

Что в Риме нет сердец смелей и лучше.

Входит слуга.

Кто там идет? Антония посланец.

Так, Брут, велел мой господин склониться,

Так Марк Антоний приказал мне — пасть

И, распростершись, так тебе сказать:

Брут благороден, мудр, и храбр, и честен;

Велик был Цезарь царствен, смел и добр.

Скажи, что Брута я люблю и чту,

А Цезаря боялся, чтил, любил.

И если Брут дозволит, чтоб Антоний

Мог невредим к нему прийти узнать,

Чем Цезарь заслужил такую смерть,

То Брут живой ему дороже будет,

Чем мертвый Цезарь, и себя он свяжет

С судьбой и делом доблестного Брута

Среди опасностей и смут грядущих

Как верный друг. Так говорит Антоний.

Он — римлянин и доблестный и мудрый,

Его всегда я чтил.

Скажи, что если он придет сюда,

То все узнает и, ручаюсь честью,

Уйдет нетронут.

Он сейчас придет.

(Уходит.)

Я думаю, он станет нашим другом.

О, если б так. Его я опасаюсь,

И, как всегда, предчувствие мое

Меня в том не обманет.

Входит Антоний.

Вот он идет. Привет, о Марк Антоний!

Великий Цезарь! Ты лежишь во прахе?

Ужели слава всех побед, триумфов

Здесь уместилась? Так покойся с миром. —

Все ваши замыслы мне неизвестны,

Кому еще хотите кровь пустить;

Коль мне, то самый подходящий час —

Час смерти Цезаря, и нет оружья