Уильям Шекспир: Зимняя сказка

На белом свете не один счастливец

Дражайшую супругу обнимает,

Не помышляя, что она недавно

Другому отдавалась, что сосед

Шмыгнул к жене, как только муж за двери,

И досыта удил в чужом пруду.

Хоть в этом утешение: у многих

Ворота настежь, как ни запирай,

И если б всех распутство жен смущало,

Так каждый третий в петлю бы полез.

Лекарства нет! Какая-то звезда

Все развращает, сводничает всюду

И отравляет воздух — ей подвластны

И юг и север, запад и восток. 2

Один лишь вывод — чрево не закроешь:

И впустит в дверь и выпустит врага

Со всем добром. И тысячи мужей

Больны, как я, но этого не знают. —

Так что ж, мой сын?

Мне часто говорили,

Что я похож на вас.

Какое счастье! —

Ты здесь, Камилло?

Здесь, мой государь.

Играй, мой сын, играй, ты честный малый. —

Мамиллийуходит.

Камилло, знатный гость решил остаться.

С трудом вы этот якорь укрепили:

Вы — вниз его, он — кверху.

Ты заметил?

Да, он считал отъезд необходимым

И глух был к вашим просьбам.

Верно, верно.

(В сторону.)

Почуяли… уже все видят, шепчут:

«А наш король-то…» Далеко зайдет,

Пока я твердый разгрызу орешек! —

Камилло, почему же он остался?

Чтоб не обидеть доброй королевы.

Зачем же — доброй? Просто — королевы.

Названье «доброй» надо заслужить.

А есть еще сметливая башка,

Заметившая то, что ты заметил?

Ведь ты умен, ты подмечаешь больше,

Чем эти остолопы. Кто попроще,

Я думаю, глядел да не видал.

Из бывших здесь еще один, ну двое

Все поняли — не правда ли, Камилло?

Еще один иль двое, государь?

Все поняли, что гость ваш остается.

Да?

Остается.

Да, но почему?

Чтоб удовольствие доставить вам и вашей

Достойнейшей супруге.

А, так вот что?

Чтобы моей достойнейшей супруге

Доставить удовольствие! Довольно!

Камилло, я вверял тебе и сердце

И тайны государства моего.

Как духовник, ты облегчал мне душу,

И, кающийся грешник, обращенным

С тобой я расставался. Но ужасно

Обманут был я честностью твоей,

Обманут тем, что честностью казалось.

Спаси господь, мой добрый государь!

Да, если разобраться, — ты бесчестен.

Ты честности удар наносишь в спину,

Сбивая с толку тех, кто видит правду.

Скажи мне сам: ты нерадивый раб,

Доверьем господина развращенный,

Или глупец, который милой шуткой

Готов назвать преступную игру?

Мой государь, не знаю, что ответить.

Быть может, я труслив иль нерадив,

Быть может, глуп — нет совершенства в мире,

И часто трусость, глупость, нерадивость

Одерживают верх над человеком.

Но если, государь, когда-нибудь

В том, что вы мне изволили доверить,

По доброй воле был я нерадив,

То это глупость. Если был я глуп —

Моя оплошность иль недальновидность.

А если трусость проявлял в делах,

Исход которых вызывал сомненья,

То это страх, не чуждый и мудрейшим.

Мой добрый господин, ведь это все

Такие недостатки, от которых

Нельзя и честность полностью избавить.

Но я хочу понять мою ошибку.

Позвольте мне узнать мой тяжкий грех,

И если от стыда я не ослепну,

То я не грешен.

Замолчи, Камилло!

Да разве ты не видел, что случилось,

Не догадался, чем я оскорблен?

Ты, может быть, очки напялил на нос

И стекла закоптил, чтобы не видеть?

Иль ты не слышал — но могла ль молва

Не разгласить того, что всем известно?

Иль не подумал — ибо, если думал,

Не мог же, наконец, ты не понять,

Что я женой обманут. Низкий плут,

Иль поклянись трусливо господину,

Что у тебя нет мозга, глаз, ушей,

Иль сукой назови мою жену,

Распутницей, разнузданною девкой,

Которая до свадьбы отдается.

Ну, говори, я прав?

Даю вам клятву,

Когда посмел бы кто-нибудь другой

При мне чернить супругу государя,

Он жизнью поплатился бы. О боже!

Я никогда, я никогда не слышал

От вас речей, которые настолько

Вам не к лицу. Тому, кто повторит их, —

Великий грех.

А что, не грех — шептаться,