Иван Лажечников - Окопировался

Мамаев. А хоть бы свату твоему.

Слесарь. Ой ли? родной благодетель!

Мамаев. Только сам сослужи; по твоей части.

Слесарь. Приказывай, сват.

Мамаев. По рукам!.. Вот видишь, братец, деньги-то у меня есть... в этом комоде, да ключи запропастились... под пол в щель что ли попали, аль девка затеряла. А деньги самому нужны: барин мебель заказал — дерева надо купить... время не терпит. Кстати, с тобою и инструментики.

Слесарь. Про всякий случай всегда с собою ношу.

Мамаев. Ну, валяй же проворней!

Слесарь (примеривая крючки). Этот велик... No 10 будет впору. Как раз! (Отпирает комод.)

Мамаев. Теперь вот шкатулку.

Слесарь. Тут No 12... ( Отпирает шкатулку. )

Мамаев (шарит в шкатулке, вынимает дрожащими руками кредитку и кладет в жилетный карман). Запри, а то у девка придет, Бог знает что подумает, и воры-то, и разбойники! (Слесарь запирает шкатулку, а потом комод.) Теперь пойдем, разменяем бумажку в трактире, там и получишь обещанное.

Слесарь. Век не забуду твоей услуги: прокачу тебя первого на самокате. (Идут и встречаются в дверях с Резинкиной.)

Те же и Резинкина.

Мамаев. Тьфу! испугала как!

Резинкина. Что больно робок?.. ПОСТОЙ-ка, голубчик, хоть на пороге, а выскажу тебе все. Пора! давно уж пора! Что это ты, старый хрыч, с своей дочкой развращаете мое детище? У ребенка только что молоко на губах высохло, а тут и любовишка завелась.

Мамаев. Нет ли еще чего? Вытряхивай.

Резинкина. Воспитала в страхе родительском, а теперь и мать нипочем! На службу идет — к Ермилычу в дом, со службы — к Ермилычу, вечером — к Ермилычу, только что не ночует у вас.

Мамаев. Все ли?

Резинкина. Что это вы затеяли? Не в женишки ли уж Сашеньку прочите? Хоть бы зарубили у себя на носу: дескать, мать его капитанша, без году дворянка... только годик покойник не дотянул!.. сын — крестник советника... а я-то что? Столяришка, мещанишка... Хотя бы приданница, а то голь сквозная; туда ж лезет в благородные.

Мамаев (взявший во время монолога Резинкиной обрубок дерева). Послушай, богатая капитанша, без году дворянка, коли ты еще хоть слово пикнешь про мою дочь, так я тебя вот этим столярным утюгом так выглажу, что дома своего не узнаешь.

Резинкина. Меня? попробуй-ка! Да ты в тюрьме сгниешь; да тебя на болотной площади отдерут за меня.

Слесарь (в сторону). Ну, пропала моя самокатка! (Мамаеву тихо.) Оставь, братец; вишь, как она остервенилась, словно белены объелась. Потянут к суду да расправе... плюнь!

Мамаев. И впрямь плюнуть... нечего с глупой бабой толковать. (Резинкиной.) Извольте, ваше благородие, без году высокоблагородная, с верстаком беседу вести, сколько душе угодно, а мы вашей милости низко кланяемся. (Уходит с слесарем.)

Резинкина (вслед им). Сам ты верстак, чурбан необтесанный!.. В полицию, так в полицию... велю Сашеньке прошение написать... Осрамил, разругал, дескать, благородную женщину ругательскими словами. За бесчестье заплатишь!.. (Только что растворяет дверь, чтобы выйти, навстречу ей Груня.)

Резинкина (грозя ей кулаком). Все из-за тебя, барышня!.. (Смягчаясь.) Девка-то смирная, жаль, а то полетела бы за отцом...

Груня (останавливается у двери). Какая страшная!.. Я думала, прибьет меня. (Прислушивается у двери.) Все кричат!.. не дошло бы, в самом деле, до полиции! Господи! из чего у них такая ссора вышла... Из-за меня?.. Чем я виновата?.. Хорошо еще, что зашла по хозяйству к кухарке, а то попала бы в суматоху. Боже мой! чем это все кончится?.. Вот и союз любящих сердец!..

Груня, Резинкин и Разнесенский.

Резинкин (танцуя и напевая). Радость! радость! тра-ла-ла, тра-ла-ла.

Разнесенский. Триумф! триумф, мамзель Мамаев! И вот, честь имею рекомендовать — триумфатор, прямо из Капитолия, готовьтесь усыпать путь его цветами.

Груня. Какая тут радость!.. Разве вы не встретили свою мать?.. пресердитая такая... тут была ссора с отцом.

Резинкин. Что мне теперь до ее сердца!.. Одно слово — только три листика, розовые, как ваши щечки или губки...

Разнесенский. Три лавровых листочка, и осклабится она, как солнышко после бури, и скажет она, прижимая его к материнскому сердцу. О мон фис биен еме, виен, виен, ке же тамбрас; а те нобль зексплуа же реконне мон сан.