Иван Лажечников: Христиерн II и Густав Ваза

Вот ближе... Нет, мой верный глаз предатель,
Мне пену вод за парус показал.

Как, Небо, ты ко мне сурово!
Тебя ль молением не утомлял?

Опять... как будто холст ветрил надулся,
Как будто иглы мачт пронзают воздух!
Ах! я обманут... виноват:
То чаек пестрая семья,
Качаяся на синем гребне волн,
Печально выкликает бурю.

Вещун негодный! бурю?.. лжешь!
Да знаешь ли, что голова моя,
Что мой венец у этих вод в залоге?
Да знаешь ли, что море это
Несет сокровище, которое не купишь
На золото ганзейского союза?
Когда бы не любил тебя так много,
Я вырвал бы глаза у злого вещуна.

Давно пора!

      Вот ты уж и надулся,
Мое дитя, мой баловень негодный!
Поди ко мне...

        и скрепим мировую.
Кто скажет, отчего так Эрика люблю!
Хотел бы я подчас тебя и пожурить,
Да в сердце гнев спешит тотчас улечься.

У вас есть дочь: поберегите
Любовь свою и ласки для нее.

Щенок слепой, тебе ль учить меня,
Кому их расточать я должен!

               Вести!
Бесценны вести, мой король бесценный!
Что дашь за них?

        Торгаш всегда товар
Показывает свой, а там и цену
Запрашивает он.

        А если знает,
Что покупщик таков, что может все
Забрать, и пфеннига не заплатя?

И может за утай велеть повесить!

Каков купец! упрямый похоронит
В земле товар. Сокровище-товар!
Горя желанием иметь его,
Святых мольбой и данью утомляли;
В тревоге дни, без сна все ночи проводили.

Не может быть, что ты... нет, эту весть
Мне пушки пасть расскажет, не твоя.

Та будет медная, теперь моя
Покажется тебе за золотую.

На, вот твои уста озолотить!
Но если дашь не то, что ожидаю,
Велю тебя соломою набить.

Не я один, покорный твой слуга, —
Твои три королевства знают,
Как обещания ты держишь верно;
И потому спешу скорее к делу.
По должности моей шныряя там,
Где люди есть, где только есть язык,
Чтоб усладить твой слух на сон грядущий,
И наконец концов наскучив слышать
Одно и то ж, что все тебя боятся,
А любят лишь лазутчики твои...

Да кто ж им, дуракам, сказал, что я
Любви червей презренных добиваюсь,
Которых задавить могу ногой!
Потом?.. скорей!

        Я на берег морской
В раздумье том стопы мои направил,
Что может быть там ловлею потешусь
Такой, какая мне и в жизнь не удавалась.
Как в руку сон: гляжу — челнок волна
Волне передает, то пеной надуваясь,
То золотым стеклом смиренно расстилаясь,
И шасть ко мне, к моим-таки ногам.
«Что шлет-то мне Один?» — подумал я,
И с этим словом прыг из лодки.
Рыбак, не молодых, не старых лет,
Пал на колена, стал творить молитву,
И так молился горячо, что слезы
Струями по лицу его бежали.
На мой вопрос, откуда и за что
Он так усердно молится, рыбак
Мне рассказал, что буря занесла
Его далече к шведским берегам,
И что на родину теперь он возвратился;
А что он видел, слышал там, лишь вспомнить,
Так дыбом волосы на голове встают.

Ну, говори скорей, что видел?

Во-первых, видел он Густава Эриксона
В цепях...

     (Благодаренье вышним силам!..
Он мой). В цепях, сказал ты? где и как?

Когда его на твой корабль сажали.

Да подлинно ль то был Густав, не кто другой?
Быть может, рыболов и обманулся.

Вопрос я тот же сделал рыбаку.
«Меж тысячи узнаешь Эриксона, —
Он отвечал, — высок, пригож, умилен
И сановит, как вождь небесных сил;
Лишь взглянет раз, не позабудешь взгляда
Того и в час, как станешь умирать.
Меж стражи, в узах, он царем казался;
Народ, и стар и мал, за ним стекался;
Кто обнимал его колена, кто
Детей грудных просил благословить,
Когда же на корабль взошел, рыданья
Стояли в воздухе, и берег застонал,
Как будто бы отца в могилу опускали».