Ларс Нурен - Пьесы

МАРТИН молчит.

Мне горько называть тебя «отцом», когда я хочу сказать «папа». Ведь ты ни тем ни другим не являешься… А может, скоро им станешь? Не делай такое одухотворенное лицо.

МАРТИН берет сигареты и снова уходит в будку. ДАВИД прижимается лицом к стеклу, словно отражая выражение лица МАРТИНА. Затем выходит из кухни. МАРТИН остается сидеть, сохраняя обиженный и отчаявшийся вид.

ЗАНАВЕС.

Работает радио, часы на ратуше бьют двенадцать раз, передают стихотворение дня. Ульф Пальме читает Яльмара Гульберга. МАРТИН на кухне один, готовит обед, выключает радио. Он снял пиджак и опрокинул пару стаканчиков, но по нему ничего не заметно. Повсюду спрятаны бутылки со спиртным. МАРТИН одновременно расслабленный и нервный, его движения небрежны, он что-то проливает, не замечая этого. Жарит что-то на сковороде. Вытирает тарелки, стол. Накрывает, оценивает собственную работу со стороны. Вполне доволен. Насвистывает. Пауза в приготовлениях к обеду. МАРТИН проверяет все окна и открывает шкафчик под раковиной, достает бутылку из ведра с картофельными очистками, пьет, полощет рот, глотает таблетку от кашля. Чувствует себя хорошо. Внезапно звонит таймер, заведенный ДАВИДОМ накануне. МАРТИН до смерти перепуган, начинает крутиться по всей кухне.

МАРТИН. Проклятый ребенок… Бесполезно что-либо объяснять.

Во время монолога МАРТИНА слышно, как в гараже ГЕОРГ пытается завести мотоцикл, трясутся стены.

МАРТИН.Им понравится… Иначе пусть ищут другое место. Пора их позвать. (Ощупывает живот.) А мне, пожалуй, есть не стоит. Ясное дело, живот у меня от молока болит. Вот здесь, внутри, как будто что-то сосет. (Кашляет.) Отсюда и эта дикая изжога… (Рыгает, закуривает сигарету, смотрит в окно.) Н-да… Который час? Уже двенадцать… До часу надо позвонить в винный. Лучше успеть, пока они не спустились. (Идет в кабинет, снимая трубку, набирает номер. Ждет.) Почему никто не подходит? Алло? Добрый день, это хозяин ресторана в гостинице. Хочу кое-что заказать!.. Вы смогли бы доставить это с трехчасовым автобусом?.. Превосходно… Итак… Мне, пожалуйста… подождите, где-то у меня это было записано, никак не найду. Ах да, вот оно! Вы меня слушаете? Итак, девять бутылок водки, пять бренди, два зеленых шартреза, три итальянских травяных ликера — мой младший их обожает. (Слушает, смеется.) Один момент! Шесть «Гайсваллер и сын»… на всякий случай. И сын… Да-да, и сын, прямо как в песне: и сын… Виски у меня пока есть, а впрочем, давайте бутылки четыре «Black and white», лучше даже пять, а то оно так быстро кончается… Ну и, конечно же, пильснер… шесть ящиков. И один ящик лагера… Кажется, все… Я сказал про кофейный ликер? Тогда и его запишите… Что там еще… (Ждет.)… Да, запишите на текущий счет… вместе с доставкой… Премного благодарен. (Вешает трубку.) Отлично! С этим разобрались. (Надевает пиджак, смотрится в зеркало, расчесывает волосы, потягивается. Вздыхает. Стряхивает перхоть с плеча.) До чего же я мягкий, что-то со мной не то. И так всегда слишком добрый. Еще мама любила повторять: «Мартин у нас такой добрый, что крыс готов есть». (Обращаясь к зеркалу.) Я мог бы далеко пойти. Это было как гром среди ясного неба: они пришли и забрали его, и посадили в тюрьму… На этом моя учеба закончилась!.. Пришлось пойти работать… Летом двадцать четвертого я начал мальчиком на побегушках в ресторане «Крамере» в Мальмё. Надо было как-то содержать Ларса и Лену, Ниссе, Анну и Свена… (Сморкается.) Тогда-то мама и заболела психическими расстройствами. Да что там, прямо скажем, совсем помешалась. В своем роде это было даже облегчением… то, что он исчез… Через год к нам вернулся уже не тот ужасный тип!.. Теперь уже нельзя было вот так просто пойти и сдохнуть… Что ты сказал? Эй? Думаю, в Святом Зигфриде ему было хорошо. Точно не знаю, я ведь побывал там, только когда он умер… Это случилось зимой сорок первого, меня на три дня отпустили с работы в Мускё.

Пауза.

Лена запросто могла бы одолжить мне четыре тысячи и даже этого не заметить… Пожалуй, вечером ей позвоню… Она всегда бывает очень мила, если брать с распиской… (Отходит от зеркала.) Элин! Георг! Идите сюда! Обед готов! (Тишина. Он включает радио. Арне Турен передает новости о Кэриле Чессмане из Нью-Йорка. МАРТИН снова выключает радио.) Эй!.. Куда вы пропали? Спускайтесь, если не хотите остаться без обеда! (Сервирует еду прямо на голом столе, без тарелок.) Кушать подано! (Насвистывает песню про щенка.) Как всегда. Стараешься тут для нее, а она не идет, еда уже вся остыла… Ладно, пусть на себя пеняет. Сходила бы к врачу, с ума сойдешь от этого кашля. Вдруг поможет. (Кричит.) Элин!.. Вы вообще есть будете?… Как хотите! Что за наплевательское отношение. (Вдруг понимает, что он сделал, сгребает еду обратно на сковороду, вытирает стол, снова наводит порядок.) С меня хватит, больше я никого звать не намерен. (Кричит.) Элин! Ты что, не слышишь? Мне надо позвонить Гугге и попросить его оставить для нас спиртное в конторе, чтобы оно не стояло посреди площади… а вечером я заберу его. Георг небось все возится с мотоциклом, а Давид только к ночи проголодается. (Кричит.) Элин!