Виссарион Белинский - Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь

ХВАТОВ. Как же-с, Николай Матвеич, господа офицеры у нас – преобразованные-с. Во всем полку нет ни одного, чтобы не умел мазурки и французского кадреля, окроме вальсов, экосецов, польских и матрадуров. Вот уж на что я – и то разом выучился. Не хотелось тоже от других отстать. Вообще общество у нас прекрасное. Играют и в банчик; капельки мимо рта наш брат офицер не проронит, а уж зато, коли где у помещика бал или вечеринка, – мы из первых там. Почитать тоже любим. У нас, в полку, и «Библиотека» получается. Очень хороший журнал – сам Смирдин печатает-с, а Брамбеус иногди такие пули отливает, что так вот и катаемся со смеху – животы надорвем. Особенно хороши повести – так всё экивоки-с, да такие, что как иной вспомнит свои проказы, так только усы покручивает да ухмыляется, злодей…

АННА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, братец, а какие стихи вам в «Библиотеке» больше нравятся?

ХВАТОВ. Да все хороши, сестрица: ведь Брамбеус сам поправляет!

АННА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, я больше всего люблю господина Тимофеева – вот, Катерина Петровна, не помните ли вы – как бишь они начинаются – «Скучно, дядя» – так, кажется. А мистерии его – какие страшные – всё о преставлении света…

ХВАТОВ. Да, господин Тимофеев – поэт важный – пишет с большим чувством – лучше Пушкина.

ГОРСКИЙ. Ну, Платон Васильевич, потише, потише, а то как раз беду наживешь: Катенька у меня – горой за Пушкина, а коли Лизанька присоединится к ней – так не рад будешь, что и сказал…

ХВАТОВ. Ах – извините-с – я, право, не знал-с… А, впрочем, ведь всё равно-с всё аллегорики-с, то есть, не правда, а выдумано-с… {25}

Входит Иван.

ИВАН. Батюшка барин Николай Матвеевич, на стол готово-с – и кушанье подано-с… (Уходит).

ГОРСКИЙ. Ну, гости мои дорогие, хлеба-соли покушать прошу покорно. Пойдем-ко, Матрена Карповна, – ты у меня похозяйничаешь. {26}

БРАЖКИН. Да… я чувствую большой аппетит… а после обеда всхрапну немножко… а как встану, так не забудьте же, Матрена Карповна, – в мушку… (Все уходят).

Горский и Хватова.

ХВАТОВА. Да, да, Николай Матвеич – что и говорить – надо деток пристроить. Это пуще всего. Мне, бедной, горемычной вдове, немного надо: благодаря бога и добрых людей, я сыта по горло, а теплый уголок еще от мужа-покойника достался. Я же всем умею услужить и угодить: там похозяйничаю, тут пошью, здесь свадебку сложу – а мне всё спасибо да спасибо. Куда ни приеду, везде как к себе домой – как к родным, право – всем до меня нужда. Теперь только одна забота – деток пристроить.

ГОРСКИЙ. Ну, да ведь в отставку выйти – не большая мудрость, а в становые попасть – не бог знает что. По мне – что могу – всё сделаю. {27}

ХВАТОВА. Зачем приехал к вам Федор Кузмич?

ГОРСКИЙ. Как зачем? Разве ты в первый раз видишь его у меня в доме?

ХВАТОВА. Я знаю, что вы – старые знакомые, да я кое-что слышала…

ГОРСКИЙ. Правду сказать, Матрена Карповна, – поделом тебя бранят, что ты любишь всё слышать да потом болтать.

ХВАТОВА. И, батюшка, вот уж ты тотчас и в гору пошел! Что ж такое? – Слухом земля полнится, да он же сам уж давно проговаривал мне об этом…

Горский… А хоть бы и так – что ж тут особенного? Дело обыкновенное.

ХВАТОВА. То-то, то-то, Николай Матвеич! Суженого конем не объедешь. Конечно, человек-от он хороший и с со стоянием, да уж стар – вдовец – да к тому же и дети есть. Я давеча, глядя на Лизавету Петровну, чуть не заплакали Сидит, моя голубушка, и слова не молвит, а уж такая печальная…

ГОРСКИЙ. Да что ты, чорт возьми! или с ума сошла? С чего ты взяла, что Лизанька пойдет, а я отдам ее за этого урода?

ХВАТОВА. А! так вы не согласны! Я сама тоже думала и всем говорила: «Что вы! захочет ли Николай Матвеич погубить девушку? Конечно, родня дальняя, да ведь он их любит пуще дочерей. У них же есть и достаточек – так можно при искать женишков и получше. Всё уж хоть небогатый, да по крайней мере был бы молодой человек»…

ГОРСКИЙ. Как же – вот тотчас и отдам за то, что молод!.. Уж не хочешь ли посватать – ты ведь исстари свахой слывешь…

ХВАТОВА. А что ж? попытка не пытка – спрос не беда. Голенький ох, а за голеньким бог. А хотела бы я поклониться тебе, Николай Матвеич. Что же в девках-то засиживаться ведь уж ей двадцать лет…

ГОРСКИЙ. Считала бы ты лучше годы своей дочери чай, уже давно под тридцать…

ХВАТОВА (плачет). И – батюшка! дело сиротское, бедное… может, и век в девках просидит…

ГОРСКИЙ. Ну, ну, добро – полно плакать-то. Мне некогда – скажи, что надо.