СЭР ДЖОН. Я умею приклеивать бороду. Сорок лет я свожу с подбородка волосы и более тридцати руковожу труппой. Думаешь, я не знаю, как прикреплять бороду и усы? Ты переходишь все границы, мой мальчик! Не много ли ты берешь на себя? (Намазывает подбородок и приклеивает бороду) .
Норман, повернувшись к нему спиной, отпивает из фляжки глоток коньяка.
После сцены бури мне надо будет отдохнуть.
НОРМАН. Можете не говорить. Я помню.
СЭР ДЖОН. Полотенце!
Норман подает ему полотенце.
(Прижимает полотенцем усы и бороду. Смотрит на себя в зеркало и вдруг опять впадает в растерянность) . Чего-то не хватает. Но чего?
НОРМАН. Может, я много на себя беру, сэр, но, по — моему, — парика. (Снимает парик с болванки и подает его хозяину) . Надо сегодня получше закрасить тут на стыке. А то во вторник Ричард Третий выглядел так, словно он ходит в фуражке.
СЭР ДЖОН (надевает парик и закрашивает лоб под ним. Неожиданно останавливается) . Что-то ужасно жарко. Мне что-то нехорошо…
НОРМАН (вытащив из кармана фляжку с коньяком) . Глотните немножко, вреда не будет!..
Сэр Джон отстраняет его рукой. Норман делает глоток, прячет фляжку и поворачивается к хозяину. Сэр Джон сидит перед ним неподвижно.
Нет, сэр, вам сейчас никак нельзя отступать. Сейчас никак. Давайте-ка подправим морщины.
Молчание. Сэр Джон послушно подправляет морщины.
СЭР ДЖОН. Я прямо вижу, как они бомбят Большой театр в Плимуте. Вандалы! (Пауза) . Ничего! Они у меня сегодня получат! (Пауза. Опять чем-то встревожен) . Норман!
НОРМАН. Да, сэр.
СЭР ДЖОН. Так какая у меня первая реплика? Что там надо болтать?
НОРМАН. «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским».
СЭР ДЖОН. Ты совсем меня заговорил. Помолчи, пока я буду одеваться. Мне предстоит трудная работа, чертовски трудная! Сегодня на мне весь мир, весь это распроклятый мир!..
НОРМАН. Сэр!..
СЭР ДЖОН. А я не могу вспомнить первую строчку! Позади сотни спектаклей, а мне приходится спрашивать тебя, какая у меня первая реплика.
НОРМАН. Ничего, сэр, я заставлю вас со всем этим справиться…
СЭР ДЖОН. Заставишь меня?! Тут заставить нельзя: мы просто выполняем свой долг, из вечера в вечер, а я совсем обессилел!
НОРМАН. Нет, ей — богу, вы, такой замечательный, я бы сказал — лучший из людей, и вы начинаете разочаровывать меня, уж прошу прощения. Вы, который всегда говорили, что жалость к себе — самое неприятное качество на сцене и в быту. Для кого вы работали все эти годы? Для министерства культуры? Мы боремся, чтобы выстоять, вот в чем дело. Боремся, чтобы выстоять, это ваши слова! И все мы боремся — к чертовой нас матери! — разве не так? Я борюсь и борюсь, вы думаете — это просто? Так нет, совсем это непросто, скажу я вам, ни чуточки не просто — и бороться непросто, и выстаивать во всем этом дерьме! Но ведь весь мир борется, чтобы выстоять, черт возьми, почему же не выстоять вам?
Молчание.
СЭР ДЖОН. Я, кажется, огорчил тебя, Норман, дружище. Прости меня. Я понимаю. Но мы не можем всегда быть сильными. В нас тоже образуются трещины.
НОРМАН. Черт с ними, с трещинами! Как у нас с париком?
Сэр Джон продолжает гримироваться.
Виноват, если мешаю вам сосредоточиться.
СЭР ДЖОН. «Мы ведь оба на службе, Алфонсо». Что там дальше? Что я на это отвечаю?
НОРМАН. «Или, по — твоему, недостаток тщеславия заставлял меня тянуть эту лямку? Но как понимать тщеславие, если оно в том, чтобы захватить местечко повыше, — ты прав: у меня его нет! Мне все равно, где исполнять свой долг. Меня всегда увлекало само дело».
СЭР ДЖОН. Отличная у тебя память, Норман.
НОРМАН. Моя память — вроде полицейского. В нужный момент не сыщешь.
СЭР ДЖОН. Вот это была пьеса! И сборы давала. Особенно ее любили умные судомойки и глупые священники. Будь я на двадцать лет моложе, я бы по — прежнему играл подобную ерунду. Но сейчас я устремлен в космос. А разве их это заботит? Ненавижу этих свиней!
НОРМАН. Давайте закончим с бровями.
Сэр Джон расчесывает намыленные брови, а затем белит их. В дверь стучит Айрин.
Айрин (снаружи) . Полчаса до начала, сэр. (Уходит) .
СЭР ДЖОН. Так мало?
НОРМАН. Вы сегодня поздно начали, сэр.
Читать дальше