ЛюдМила Митрохина - Уроки тьмы

Часов так много в доме, что время стучит вразнобой, разбивая память на куски, раздирая душу безвременьем. Ощущение зыбкости и размытости реалий. Мысли ни о чём и обо всём сразу. За спиной – звуки бурлящей жизни, впереди – ватная старость. Почему так быстро? Успела лишь прикоснуться к чему-то главному, прозреть, как слепой котёнок. Цепляюсь слабыми коготками за уходящий шлейф магической жизни… А что дальше? На последних виражах достаются остатки солнечного пира. Жизнь дразнит призрачным будущим. А я съела своё будущее бездарно прожитым прошлым.

Только подойдя к порогу мудрости, можно начать осознавать по-настоящему божественную красоту мироздания, в котором, как в коконе, заключено наше мелкое суетливое бытиё. Как равнодушно и поверхностно воспринимает красоту молодость! С какой смертельной печалью на высокой надорванной ноте ощущает красоту старость! Эгоизм молодости сосредотачивается на собственных жарких страстях и плотских радостях, а эгоизм старости подобен ненасытной алчущей души, торопящейся быстрее вобрать в себя земное неповторимое, раствориться в его бессмертии, чтобы унести с собой в небытиё.

За окном устало вздыхает дарственный город, умиротворяя шелестящим звуком автомобильных шин, похожим на ритмичные всплески морского прибоя. Каменные дома стоят как скалы, а окна словно выдолбленные ветрами миллионы птичьих гнёзд. В домах попрятались люди, закрывшись на замки друг от друга и от неотвратимого, притаившегося за дверьми, выжидающего своего часа. Ещё одна бессонная ночь впереди. Главное – слышать живое дыхание рядом и ничего более не желать.

Природа умна, она готовит нас к угасанию с рождения. Сначала внушает страх перед смертью, уча осторожности. Потом, подстёгивая к активным действиям, подталкивает к вседозволенности и бесстрашию. Затем ставит нас к церковным иконам в вопросительном безответном молчании. А под конец возвращает нас к наивной детскости, оголённой беззащитности, делая нас от омерзительного бессилия неуверенными, болезненно суетливыми, напичканными утомительной многословной бравадой, смешащей Всевышнего.

Боготворю вас, женщины города мёртвых царей, мысленно глажу ваши загрубевшие руки со вздутыми венами, которые вы со смущением убираете с чужих глаз, усталые сгорбленные спины, которые вы не имеете сил выпрямить, натруженные ноги с болящими косточками, которые вы прячете под длинными юбками и брюками. Как близки мне ваши глубокие печальные глаза с алмазным блеском и веки, испещрённые морщинками, не раз наполнявшиеся горячей влагой раненого сердца. Падаю ниц пред вами, пред вашей стойкостью и самоотречением, пред вашей силой и слабостью, мудростью и наивностью, пред вашей прозорливостью и простотой. И я – подобие ваше, зеркальное отражение, ваша тень и двойник, затерявшийся в лабиринтах каменных петербургских домов.

Для ощущения жизни, пусть даже самообманного, хватаюсь за всё, что таит в себе хоть толику творчества. Быть своим в искусстве – поздно, не быть хотя бы около – невозможно. Вот и кручусь как верный брошенный пёс вокруг недоступного, притягательного знакомого запаха, поскуливая от тоски по чему-то утерянному, живущему в подсознании, и безмерно прекрасному.

Вся остальная жизнь – бег на одном месте в никуда.

Откуда это упорное ожидание любви в преклонные годы, когда и смотреть-то на себя в зеркало неловко? Если раньше любви требовало молодое тело, то сейчас её требует душа. Душа прозрачна, неуловима, мечтательна и свободна. Это она жаждет встретить такую же любовь, невесомую, парящую в пространстве её грёз, чтобы утонуть в ней всем своим счастьем до забвения… не тревожа усталое тело.