ЛюдМила Митрохина - Уроки тьмы

Любое деяние возвращается к человеку бумерангом. Выкопал яму, не зарыл, не оградил, не подумал, не ахотел – попадёшь в другую, вырытую бездумно таким же, как ты. На весах судьбы и вечности всё сбалансировано: сколько дал – столько и взял, сколько сделал – столько и получил, сколько дней чёрных выпало – столько дней светлых придёт, сколько зла посеял другим – столько и вырастет у тебя под носом, сколько доброты проявил – столько тебе и вернётся.

Только дома, поставив в вазу на удивление не сломанную лилию, Олег почувствовал нервную дрожь, шум в затылке, головную боль и усталость. Повезло, что Валюта не увидела его в таком замызганном виде. Точно заплакала бы, отругала и запретила бы одному выходить в город на долгое время. Он бросил куртку и брюки в ванну, налил воды, насыпал порошок и стал губкой целенаправленно протирать все места. Сполоснул три раза, повесил на плечики и вывесил на балконе. Приготовил на утро спортивную одежду, утеплённый плащ и рюкзачок. Хорошо бы попить чайку, подумал он, только двигаться не хочется. Сейчас бы с Валюшей вдвоём почаёвничать! Завтра, скоро будет завтра, и Валюта будет с ним рядом неотлучно, навсегда, на века. Завтра вернётся счастье, покой, уют, нежность и вдохновение.

Всё будет завтра, а сейчас немного музыки и восстановительный сон для пробега, – решил Олег и поставил в старенький проигрыватель первый попавшийся под руку музыкальный диск. Зазвучало фортепиано. После первых же аккордов он узнал Чайковского «Времена года», даже вспомнил исполнителя – Игоря Лазько. Его любимые волшебные «Времена года» были как нельзя кстати после шести пережитых странно долгих дней, как шесть жизней, в которых всё смешалось – приступ жены, «скорая», одиночество, воспоминания, детство, юность, зрелость, ожившие потери, события разных лет, реальность настоящего и иллюзорность грядущего. Всё, что он пережил в эти дни, всё было в этих аккордах, но только более просветлённых, будто просеянных через сито времени, в котором осталось самое дорогое, близкое, родное, превращённое в нетленность хрупкой жизни, в алмазы непререкаемых истин и вечных ценностей, до которых можно добраться только через страдания и преодоление, не теряя веры и любви к миру. Горячее сердце закаляется от смертельного огня, как сталь. Холодное гасит любое пламя, отторгая от себя всё живое, становясь мёртвым при жизни.

Ах, сколько в этой музыке русской души, щемящей сердце! «Январь» с нарастающей тревогой и снежной тайной, резвая «Масленица», задушевная нежная «Песнь жаворонка». Волнующие «Белые ночи» близки и созвучны его счастливой молодости и любви. «Баркарола» с её перекликающейся мелодией и итальянскими модуляциями уводила в мир фантазий. А в «Песне косаря» и «Жатве» жила народная удаль, радость простого труда, и, слушая эту музыку, он невольно уносился в родные просторы Псковщины и калининские леса. Особенно трогала за душу «Осенняя песня», наполненная божественной грустью созерцания мира, в котором ты всегда будешь гостем, предощущая скоротечность своей жизни. Жизнеутверждающие праздничные «Святки» ставили всё на свои места, гармонизируя минорно-мажорную окраску состояния души и природы гимном вечной жизни.

После музыки откуда-то взялись силы. Олег попил чаю с бутербродом, поставил говорящий будильник на восемь утра и лёг на диван, стараясь ни о чём не думать, пытаясь удержать в застывшем воздухе лирические переливы и мелодии «Времён года».

«Скоро завтра, скоро завтра, завтра, завтра…» – всё тише стучало в голове, постепенно наполняющейся облачными видениями молчаливых снов, окутанных нежным ароматом белых лилий, проникающим из гостиной в его обитель.

Город ещё был погружён в предрассветное ожидание нового дня с робким мерцанием бликующего света на спящих чёрных окнах. В неосвещённой притихшей квартире слышалось мерное урчание старого холодильника, периодически о чём-то вздыхавшего и беззвучно замирающего на непродолжительное время. За рабочим столом в полной темноте сидел высокий седой мужчина, закутавшийся в лёгкий шерстяной плед. От его одухотворённого лица с неподвижным взором, обращённым к небу, исходил тёплый свет, губы беззвучно шевелились, а чуткие пальцы рук легко и привычно перебирали рельефно-точечные буквы раскрытой перед ним книги. Он прикасался к книге так, будто боялся спугнуть неловким движением то, что чутко улавливал между читаемых строк:

«…И, проходя, увидел человека, слепого от рождения.