Джордж Байрон - Дон-Жуан

Он говорил с Жуаном об Испании,
О турках и о нравах прочих стран,
Где каждый — раб чужого приказания,
О скачках — давней страсти англичан,
И жеребцов рысистых воспитании.
Был истым андалузцем мой Жуан,
И кони слушались его любые,
Как венценосных деспотов — Россия.

Лорд Генри с ним встречался на балах,
На раутах в посольствах, за бостоном
(Жуан был принят в избранных кругах,
Как в братство тот, что сделался масоном);
Поскольку в лучших лондонских домах
Блистал он благородством прирожденным,
Гостеприимный лорд Амондевилл
Его в свой дом роскошный пригласил.

У сквера Икс имел он особняк…
Я улиц никаких не называю,
Чтоб не сказал какой-нибудь чудак,
Как будто я открыто намекаю
На чью-нибудь интригу или брак;
Заранее я громко заявляю:
«У сквера Икс имел он особняк!»
Уж тут намека не найти никак!

Я думаю, что есть у нас резоны
Не вспоминать о точных адресах.
Ведь, в самом деле, не было сезона
Без приключений в сих особняках;
«Сердцетрясений» грозные законы
И бури сплетен нагоняют страх
И научают каждого стараться
От точности большой остерегаться.

Я знаю — pecadillos [567] Грешки (испан.). вовсе нет
На улице почтенной Пикадилли,
Но глупый или умный этикет
Мешает мне писать в шутливом стиле
О чинной этой улице — запрет
Ее окутал дымкою идиллий;
Притом, признаться, позабыл уж я
План Лондона, любезные друзья.

Итак, в особняке Амондевилла,
У сквера Икс, как я уже сказал,
Мой Дон-Жуан был принят очень мило
И много лиц приятных повстречал.
Кому богатство придавало силы,
Кто саном, кто талантами блистал,
А кто — искусством модно одеваться
(Что поважнее прочих, может статься).

Сказал однажды мудрый Соломон:
«Чем больше мнений, тем верней решенье!»
Разумный сей совет или закон
Находит ежедневно подтвержденье.
В парламенте имеет силу он:
Ведь коллективный Разум, без сомненья,
Для Англии великой создает
Расцвета и могущества оплот.

Итак, мужской карьере помогает
Обширный круг друзей, а слабый пол
Обилием знакомств оберегает
Себя от искушений; я нашел,
Что лиц мельканье выбор затрудняет
И сильно умеряет ореол
Поклонников; мне совершенно ясно —
Толпа красивых франтов безопасна!

Но в хитростях подобных никогда
Миледи Аделина не нуждалась:
Она была спокойна без труда,
Со всеми очень вежливо держалась;
Внимательна и ласково-горда,
Миледи никогда не увлекалась
Кокетством; хор восторженных похвал
Ее и без кокетства окружал.

Ей с детских лет привило воспитанье
Искусство быть любезной и простой
И льстить друзьям оттенками вниманья,
Не делая ошибки никакой;
Ее прекрасной светскости сиянье
Всех озаряло нежной теплотой —
И тех, кто был, и тех, кто слыл достойным,
Тщеславием терзаясь беспокойным.

А впрочем, посмотрите-ка на них —
На этих величавых, именитых
Марионеток почестей пустых;
Всегда волнует что-то и томит их,
Мечта удачи обольщает их,
Опасность непризнания страшит их,
Закатный нимб их лавровых венков
Непрочен, как сиянье облаков.

Патрицианства лаком благородным
Была покрыта внешность Аделины;
Спокойно в этом зеркале холодном
Сменялись жизни пестрые картины.
Так, верные обычаям народным,
Не смеют восхищаться мандарины;
Как видно, наш английский высший свет
Заимствует в Китае этикет.

Гораций нас учил не удивляться:
Nil admirari [568] Ничему не удивляться (лат.). — вот наука счастья,
Которою пытались заниматься
Безрезультатно многие. Отчасти
Разумно равнодушным оставаться;
Приводят к бедам пламенные страсти.
По мненью света, тот, кто обуян
Энтузиазмом, — тот морально пьян.

Но не была миледи безучастной;
Так под снегами тающего лавою
Кипит вулкан et cetera — ужасны
Метафоры избитые и ржавые!
Оставим же скорей вулкан злосчастный;
Поэты беспощадною оравою
Сумели так его разворошить,
Что начал дым его нас всех душить.

Другое мне сравненье в ум приходит.
Вот если заморожена бутылка
Шампанского и в центре колобродит
Остаток влаги пенистой и пылкой, —
Все пламя жизни от него исходит,
Играя в нем, как солнечная жилка,
Вся страсть и сила жаркого вина
В сей капле золотой заключена;