Михаил Талесников: СОБАКИ. Стихи.

Нет, новое не скажешь слово.

Пускай горячее оно

сорваться с уст уже готово,

в глубинах сердца рождено -

уже такое прозвучало

в краях иных, из уст иных,

чеканным строчкам дав начало,

что выросли в чеканный стих.

Мне словом нужно непременно

Излить порой избыток чувств

Хотя б в стихах несовершенных,

А я слагать и оды тщусь -

И плавит карандаш рука,

Литая жжёт блокнот строка.

Тоска меня разит упорно,

Атаки цель обычна - грудь.

Лавиной давит мыслей черных,

Есть боль - и боль идет в игру.

Судилище вершит, прицельно

Нащупывает, чтоб казнить.

И все ж, глумливая, бесценна:

Кольнула - строф прядется нить.

О, и надменна, и дерзка -

Вино, кровь творчества, тоска!

Акростихи - ума забава,

капризы кисти и холста,

рисунок, свод законов, правил,

отточенность и простота,

союз метафор, рифм лукавых,

тропинка букв и край листа.

Из вдохновения стихий

хочу - леплю акростихи!

Рязанские задумчивые клены,

о, вашу грусть вовек мне не забыть...

Судьба, ко мне ты все же благосклонна,

смогла решить - мне быть и только быть.

И благодарный возрожденья чуду,

я кленов грусти все же не забуду.

А как ее хотелось бы воспеть

мне добрыми и светлыми стихами.

Есть, помню, мысль - "Чернеет баса медь..."

Решусь ли сердцем в пику ей звенеть,

и к слову слово класть как к камню камень?

Крута задача, но всегда в союзе

акростихи мои с моею музой.

Недугов на планете и не счесть,

но горше нет, острее нет недуга,

из раннее известных, и что есть

сегодня, как недуг - тоска по другу.

Подослана насмешливой судьбой,

и исподволь, не вызвать бы испуга,

в меня вошла навеки эта боль,

в меня вошел недуг - тоска по другу.

Пускай ты целиком отдался весь

труду ли, творчеству, любви к подруге -

все нипочем ему, всегда он здесь,

в душе твоей, недуг - тоска по другу.

Есть у меня товарищ, Рекс, навек

он предан мне, породы он известной,

но только пес он, он не человек,

и друг он молчаливый, бессловестный.

Луне все так же в небе плыть и плыть,

земных существ бесстрастно жизнь итожа...

Мой пес умеет лишь по-волчьи выть,

как чует боль, что грудь мою тревожит.

И знаю я, мне встретится беда,

в тяжелое, жестокое мгновенье,

он жизнь свою стремительно отдаст,

за взгляд один мой, ищущий спасенье.

Вот так и я, когда б она к друзьям,

вдруг заявилась, не искал бы брода.

Что вой, мой пес, унять им боль нельзя,

нам, людям бы, дружок, твои невзгоды.

Мы с ним прижились вместе в стороне,

где солнце в полдень - фары в полночь светят.

И зябко на душе, и дождь в окне,

и некому прочесть стихи вот эти.

У россиян из грусти выход - пить.

Пьют все - кто учит, лечит, рубит уголь.

В вине мы можем горе утопить,

в вине не утопить тоски по другу.

Я помню бой, удар горячий в грудь,

уже из снега саван шьет мне вьюга,

уже и мрак, уже и не вздохнуть,

но в том бою мы были вместе с другом.

Как мужества таилось много в нем -

в нем росту только было маловато:

на самолетной лыже, под огнем,

он дотащил меня до медсанбата,

и сам вернулся в бой - тяжелый бой,

где наших сжали, охвативши туго,

где и погиб, прикрыв опять собой,

кого-то потому, что мог быть другом.

А я живу, а я стихи пишу,

верчусь по жизни замкнутому кругу,

как кукла заводная, клоун, шут,

затем, что нет со мною рядом друга.

Надменной и насмешливой судьбой,

ты обречен на тленье - не горение,

и будешь тлеть, и вот он, пред тобой,

этап бездружьей жизни этой, тления.

Так в ход судьбы вникая, в эпилог,

всю жизнь вспоминая почему-то,

летит к земле в последний раз пилот,