Михаил Талесников: СОБАКИ. Стихи.

запутавшийся в стропах парашюта.

О как мудры законы бытия,

движения материи извечной,

по ним живу и им подвластен я,

но время - я надеюсь -- быстротечно.

Моя душа, когда-нибудь она,

умчится в неба дали за фрамугу,

чуть ветром приоткрытого окна,

жаль, ей сказать - прощай - не будет друга.

Но к поселившейся среди планет,

к ней донесется как привет и помощь,

моей овчарки волчий вой по мне

с земли, в луной засвеченную полночь.

Стихи - откровение.

И микрофон,

и сцена, и чтение

их - это фон,

случайный - для тени

бессонной души,

рожденной сплетением

стонов в тиши.

Стихи - это нежность,

и жесткость - стихи:

в чреде неизбежность

как в смене стихий.

Стихи - это грани

отточенных слов.

И жалят, и ранят:

стихи - это кровь.

Стихи - это вескость,

безудержность, честь.

В стихах есть и резкость,

и сдержанность есть.

Стихи - это игры

ва-банк, не в лото.

Стихи - это тигры,

ручные, притом.

Стихи - это ритм,

размер, и мотив.

Я их алгоритм

во плоть воплотил.

Стихи - это песни,

восторги и грусть.

Стихи - это вести

из племени Русь...

Стихи - это грозы,

метафоров джин,

соперники прозы,

в них ярость пружин.

Стихи - это плаха,

рассвет голубой,

надежды и страхи,

смирение, боль.

Стихи - это бездна,

скопление звезд,

еще неизвестный

бумаге хаос,

но в душу проникли -

и жадно пишу,

поскольку без них

не живу, не дышу.

Стихи есть горение,

мысли поток,

и стихотворение

суть и итог

бессонниц, рассветов,

цветов среди трав,

признаний, обетов,

и горьких утрат.

Стихи - это разум,

и заумь - стихи.

До времени фазы

их токов тихи.

И я, как победу

добывший в бою,

их сущность и кредо -

лиричность - пою!

О, юность - беспечальна,

когда мы вдруг встречаем

любовь и верим - это навсегда.

Поры нет в жизни лучше,

и что тут грустный случай,

и где-то даже крупная беда?

Полны мы чувств особых,

возвышенных и новых -

остановись, мгновение, продлись!

Да, если нам шестнадцать,

не стоит волноваться -

нас ожидает розовая жизнь.

И за окном одесская весна -

сирени запах и каштанов свечи.

И запросто в сачок

к нам жалует бычок,

о пессимизме нет еще и речи.

Но годы мчатся быстро...

Донос, и ложь, и выстрел

отметил их, аресты, страх и плач.

Страною нашей править

себе присвоил право,

людьми же в боги поднятый палач.

Страдали, гибли в тюрьмах,

и в ссылках, и при штурмах

голодных продовольственных ларьков,

людей безвинных тыщи...

Нас вел к победам высший

партийный бог - генсек большевиков.

И вот уже война, страна в беде,

и с трехлинейкой, было поначалу,

ходили просто в бой,

и смерть свою и боль,

лицом к лицу достойно мы встречали.

Мы дружно, честь по чести,

с союзниками вместе,

вели борьбу с фашизмом, Рейх круша.

Был счет в ней наш особый,

и был пропитан кровью,

ведущий нас к Берлину каждый шаг.

А что в том греху было,

когда какой-то хилый

наш прародитель, с ним же братец-шкет,

пока мы немцев били,

по-своему любили

приют и хлеба давший всем Ташкент?

Да, за окном ЦК КП(б)Уз,

но госпиталь Алайского базара.

Я в нем от ран лечусь,

чтоб всякая там гнусь,

потом нам колкость про войну сказала.

Но день сменяет вечер,

и время раны лечит,

и жизнь своим проходит чередом .

Пришла она, Победа,

кто смерти не изведал

укуса, воротился в старый дом.

Военные герои, мы снова стали строить

тот самый коммунизм в своей стране,

которого высоты,

вершины, горизонты,

вот так и не сверкнули вам и мне.

Был за окном в развалинах вокзал,

дымился прах Крещатика-красавца,

а нам уже в глаза -

жиды - могли сказать,

воспитанные партией мерзавцы.

Еще в стране мы были,

когда вождей сменили,

но в кранах не прибавилось воды.

А кто же в том виновен?

Вопрос поди не новый.

Был старый также и ответ - жиды.

Менялись с помпой годы,

но не было свободы,

наш разум был в особенном плену.

Депешею из рая

стал вызов из Израиля,

и стали люди покидать страну.