Тамара Величковская: Белый посох

Они шуршаньем не напоминают
Ни плеска крыл, ни шелеста волны,
Они не я — у них судьба иная.
Они мертвы, они отделены…

Но, может быть, не скоро (или вскоре)?
Ты прочитаешь рукопись мою,
И синий цвет опять вернется морю,
Дыханье — лесу, песни — соловью.

Я отдыхаю всей душою,
Дорога дальняя — близка.
А небо вовсе не большое:
Все — от деревни до леска.

Здесь я — земное средоточье,
Поля и небеса вокруг.
В мое окно стучится ночью
Сухая ветка, — страж и друг.

И аскетический бессмертник,
Цветущий под моим окном,
Спокойно шепчет о бессмертьи
В тревожном воздухе ночном.

Всё меньше цветения в мире,
И солнечных меньше чудес.
Поляна становится шире,
Но уже становится лес.

Усталые птицы смолкают,
Холодные ночи темней.
И в холоде звезды сверкают
Огнем драгоценных камней.

Быть может, деревья жалеют
О листьях, лежащих в грязи,
Но лес, умирая, светлеет,
И небо всё больше сквозит.

Когда же последнею тенью
Последний листок опадет,
Таинственный вздох облегченья
По голому лесу пройдет.

Это было глухой зимой.
Но светилась земля морозом.
Шла я ночью одна домой. —
Не по инею, а по розам.

Я не зябла в худом пальто,
Говорила — к весне готовься,
Шла и пела, не знаю — что,
То, что не было песней вовсе.

Те, кого пришлось повстречать,
Мне качали вслед головами.
Не могла ни петь, ни молчать,
Не могла говорить словами…

Крепко пахнет землей сырой,
Приготовился сад к весне.
— Отчего ты ночной порой
Посещаешь меня во сне?

Может быть, я тебя зову:
И не помню, едва проснусь.
Я боюсь тебя наяву,
Я тебя и во сне боюсь.

Но, быть может, когда опять
Ты придешь мой сон посетить,
Я посмею глаза поднять
И впервые не опустить.

У сердца печали вдовьи,
Три раза оно запело.
Три раза цвело любовью
И трижды оно вдовело.

А после третьего раза
Заплакало сердце глухо,
Ослепни, — сказало глазу.
Оглохни, — сказало уху.

Замкнуло себя сурово,
Не хочет как прежде биться.
Но птица щебечет снова,
И сердце боится птицы.
Вздыхает липа медово.
А сердце — липы боится.

День бытия неповторимо мал,
Он в точке пролетающего мига,
Но есть в его полете перевал
Духовного, мучительного сдвига,

Когда душа еще освещена
Весенних зорь непотускневшим златом,
Когда душа уже обращена
К пыланию последнего заката.

И оба близки, оба далеки,
Два этих света: встречный и прощальный.
И так похоже светят огоньки
Крестильных свеч, — и свечек погребальных.

Вечерами вниз, на водопой,
Сходят овцы по крутому скату.
Над овечьей серою толпой
Золотое таинство заката…

Каждый вечер солнце на покой
Провожает облачная свита.
В это время небо над рекой
Радужными лентами обвито.

Рдеют ленты огненной каймой,
Многоцветным золотом пылают…
Стадо блеет и спешит домой,
Две овчарки, забегая, лают.

Не поднимет пастушок лица,
Не посмотрит на закат в долинах,
И уносит за овцой овца
Отблеск неба на покорных спинах…

Расходится завеса тишины
И музыка, свободная, как чудо,
Является неведомо откуда
Дорогой трепетания волны.

Идут минуты, может быть, года,
Но каждый звук — сияющий предтеча.
И в каждом звуке — ожиданье встречи,
Которой не бывает никогда.

Последний звук теряется во мгле.
Приходит безнадежное молчанье,
О музыка! — ты сдержишь обещанье.
Но не на этой, на другой земле.