Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1

Все так.
Но самолет был ими сбит
Над их домами,
И четыре года
В нелетную
и в летную
погоду
Тот самолет над ними не летит…

…Я не видал жены семнадцать лет.
Летают люди даже через полюс,
Но нам с женой
не продадут билет
На пароход,
на самолет,
на поезд.

Мы, как ножом,
разрезаны рекой
И, с двух сторон
дойдя до переправы,
Соединиться не имеем права.
Семнадцать лет —
как есть закон такой!
Дочь родилась там,
без меня.
Жена состарилась там,
без меня.
Сын стал солдатом
без меня.
Все без меня там.
Все без меня…

Где я живу?
Я в Костроме живу,
Моя жена — под Курском.
Дети — с нею.
Нет, я не лгу!
Как я вам лгать посмею!
Я даже эту реку назову!

Река — Ока!
Уже семнадцать лет,
Как вдоль нее проложена граница,
И чтобы мне с семьей соединиться,
Через нее — билетов нет
и нет.

Проезд закрыт по карте
вниз и вверх.
И я, не в силах совладать с тоскою,
Живу в России,
русский человек,
Как надвое разрубленный
Окою.

Я многое забыть себе велел,
Но та река
никак не забывается.
Семнадцатая параллель —
Стихотворенье называется…

Напоминает море — море.
Напоминают горы — горы.
Напоминает горе — горе;
Одно — другое.

Чужого горя не бывает,
Кто это подтвердить боится, —
Наверно, или убивает,
Или готовится в убийцы…

Война не вписана в билеты
На этот рейс Аэрофлота,
Но существует рядом, где-то
В пятнадцати минутах лёта.

И если б выключить турбины,
То мы, летящие по кромке,
Услышали бы, как там мины
Укладываются в воронки.

Да, странные теперь бывают
Международные маршруты:
Здесь нас везут,
там — убивают,
А расстояние — минуты!

Но что всего странней —
как будто
Назло войне, напутав что-то,
Взяв три билета от Калькутты
На этот рейс Аэрофлота,
Одетые чудаковато,
Как дьяконы, длинноволосы,
Американские ребята
Летят над джунглями Лаоса.

Ремни защелкнув привязные,
Летят всю ночь впритык с войною,
Чтоб сжечь на митинге в Ханое
Свои повестки призывные.

Летят, незримо руки стиснув,
От всех отчуждены пока,
Похожи на парашютистов
За полминуты до прыжка…

Сквозь облака сырые,
То на землю, то в воду,
«Бэ — пятьдесят вторые»
Опять бомбят природу.

В нелетную погоду
По площадям бомбят,
Сквозь облака, как ломом,
Долбят ее, долбят.

Долбят со всею силой
Тупого превосходства,
Долбят сквозь прах могилы,
Долбят сквозь доски моста.

Долбят пещерным ломом
Сквозь храм седьмого века,
Сквозь черепицу крыши,
Сквозь череп человека.

Но если б очень точно
Подряд все эти годы
В одну и ту же точку
Вгонять их лом в природу,

Проржавленный войною,
Прошел бы он, как гвоздь,
Сквозь все нутро земное,
И, наконец, — насквозь!

И со смертельным стоном, —
Все может быть, все может, —
Прорвал земную кожу
Как раз под Арлингтоном.

Где, сводок не читая,
Свое испив до дна,
Их мертвые считают,
Что кончилась война.

Спят там, где их зарыли,
Без права спорить — спят.
Их «пятьдесят вторые» —
По площадям бомбят…

Летчики — как летчики,
Свои ребята.
В дежурке — на точке
Крыша в три наката.

Сбиты нары новые, —
Знакомый быт, —
Только не сосновые —
Из пальмы сбиты.

Те же перегрузки,
Те же МИГи.
Только не по-русски
Читают книги.

Только вместо хлеба
Рис рубают.
Другое небо,
Война — другая.

А если — та же?
И — все за то же?
Льет трехэтажный
Вьетнамский дождик.

Сидят ребята,
Ждут ракеты,
Как мы когда-то
В России где-то.

Южанин рассказывает, как на Юге
Семь лет провел на войне.
Автоматом заняты руки,
А рукопись — на спине.

Вчерне закончена — третий год,
Но не с кем послать в Ханой.
Политрук со своею ротой идет
И с рукописью за спиной.

Он под огнем, и она под огнем,
И его и ее осколком задело,
На спине прихваченную ремнем,
Словно второе тело.