Борис Гребенщиков - Серебро Господа моего

Парадоксально, но факт;
Я не сразу открыл Ваш конверт;
Я знать не знал, что нас до сих пор считают своими;
У вас, наверное, снег
И железные цветы рвутся вверх;
И мне весело то, что вы помните мое имя.

А здесь как всегда:
В хрустальном захолустьи светло:
Здесь нет ничего, что бы могло измениться.
И время идет;
Но, по-моему, то туда, то сюда,
И в прозрачной его глубине мне чудится птица.

И я смотрю, как в вашем сегодня
Бешено летят поезда;
Не поймите меня не так – я рад их движенью;
Но, когда сегодня становится завтра,
У нас здесь восходит звезда
И каждую ночь я лицом к лицу с твоей тенью.

Ну вот, наверное, и все –
Спасибо Вам за Ваше письмо;
Спасибо за беспокойство и попытку спасти нас;
Но в наших краях
Все медленней почтовая связь;
Не знаю, сможет ли Ваше следующее найти нас.

И я останусь смотреть, как в вашем сегодня
Бешено летят поезда;
Не поймите меня не так – я рад их движенью;
Но когда сегодня становится завтра,
У нас здесь восходит звезда –
И каждую ночь я лицом к лицу с твоей тенью;
Каждую ночь я глаза в глаза
С твоей тенью.

Кошка моря,
Кошка ветра –
Мои соседи
По этой ветке;
Крепкой ветке
Большого дуба,
И мы заметны
Лишь друг для друга.
Сидим.

Море качает,
А ветер носит,
И что то значит –
Никто не спросит;
Никто не спросит,
А очень жалко,
А то бы в стужу
Стало жарко,
Ярко, жарко
И невесомо –
Но здесь пределы
Любого слова,
Молчи.

Вот мы сидим здесь,
Напившись чаю,
Пойду-ка, встану,
Тебя встречаю;
Ну где ж ты ходишь,
Где летаешь?
Стужей завоешь,
Снегом растаешь;
Да сколько ж можно
Играться в цацки –
У нас есть дело,
Дело по-царски,
Весне на радость,
Беде на горе,
С кошкой ветра,
Кошкой моря
И со мной.

Это не песня, это шаг вброд;
Это шашка мескалина,
Это вересковый мед;
Это сутра ледоруба –
Чтобы вновь было слово,
Чтобы тронулся лед;
Вера и надежда лязгают зубами в кустах.
Хей, харе-харе.

Ее не нужно будет слушать,
Не нужно будет ждать,
Не нужно репетировать,
Не нужно писать;
Ей не нужно делать мастер –
Она мать всех слов,
Сама себе мастер;
Белая кобыла точит копыта и ждет.
Харе, харе.

Дети пепси колы
Задумчиво отходят ко сну;
А осень патриарха
Длится так долго,
Что рискует превратиться в весну.
Так что это не песня, это шаг вброд,
Шашка мескалина, это тронулся лед;
Это новый снег на губы;
Это месть партизана,
Сутра ледоруба;
Аста маньяна, мы движемся теперь на восход.
Харе, харе.

Над прозрачной водой тает дивная сень,
Я называю происходящее воскресеньем;
Иногда меня нет здесь,
Иногда нас два или три –
И лед на реке, текущей снаружи,
Тает в точности так, как лед, что внутри.

Долгие зимние дни, пыльная лень;
Я приветствую время весеннего восстановления;
Я смеюсь из омутов,
Брожу по рощам нагой:
Наблюдатели из независимой прессы
Сходятся в том, что я – это кто-то другой.

Растолку в уксусе мел;
Увижу – кто меня ел.

Властью, дарованной мне синклитом сердец,
Я всегда отрицал, что материя – дура, а дух – молодец;
Я беседую с башней,
Жгу костры тишины
И всю свою жизнь я иду по цветущим лесам
Моей Нерушимой Стены.

Сколько мы ни пели – все равно, что молчали.
От этого мертвой стала наша святая вода;
По нам проехали колеса печали –
И вот мы идем
На Праздник Урожая во Дворец Труда.

Время уклоняться, но как уклониться?
Уйти с этой зоны, вырвать из себя провода;
А Роза Леспромхоза и Мария Подвенечная Птица
Готовы отдать все, что есть, за билет
На Праздник Урожая во Дворце Труда.

Мы знаем, что машина вконец неисправна;
Мы знаем, что дороги нет и не было здесь никогда.
Закрой глаза, чтоб не видеть
Крадущегося по полю фавна;
В двери стучит сорвавшаяся с неба звезда.
Праздник Урожая во Дворце Труда.

Красный краплак и черная сажа;
В античных руинах разорванные в хлам поезда;
Под ногами прохожих – холсты Эрмитажа;
Дирижер абсолютно глухой:
Праздник Урожая во Дворце Труда.