Александр Гитович - Звезда над рекой

Я проверил себя
И остался на прежнем пути —

Не боюсь, что от голода
Тело мое пострадало б:

Нету старого друга,
И нового мне не найти,

И совсем ни к чему
Униженье упреков и жалоб.

Холод ранней зимы
Увенчал окончание года,

Я лежу на веранде,
В худой завернувшись халат.

Даже в южном саду
Ничего не жалеет природа,

Обнаженные ветви
Украсили северный сад.

Наклоняю кувшин —
В нем ни капли вина не осталось.

Погляжу на очаг —
И над ним не синеет дымок.

То ли стало темно,
То ли просто склонила усталость,

Но стихов и преданий
Читать я сегодня не смог.

Голод мне не грозит еще —
Гневному взгляду и слову —

Не нуждаюсь я в пище,
Как праведник в княжестве Чэнь.

Вспомню нищих ученых —
Их мудрого духа основу,

И себя успокою я
В этот безрадостный день.

Старый Жун подпоясывал
Жалкой веревкой халат,

Но на лютне бренчал,
Хоть уж было ему девяносто.

В рваной обуви ветхой
Из дырок одних и заплат,

Юань Сянь распевал свои песни
Беспечно и просто.

От «Двойного цветения»
Сколько воды утекло!

Сколько мудрых ученых
С тех пор в нищете прозябали!

Лебеду в их похлебке
Мы даже представим едва ли,

И лохмотья одежд их
Представить сейчас тяжело.

Я-то знаю, что значит
Богатый халат на меху,

Но почти что всегда
Он путями нечестными добыт.

Цзы умел рассуждать,
Но витал где-то там — наверху,

И меня бы не понял —
Тут надобен собственный опыт.

Благородный Цань Лоу,
Не зная тревог и печали,

В независимой бедности
И в неизвестности жил.

Ни посты и ни почести
В мире его не прельщали,

И, дары отвергая,
Бессмертие он заслужил.

И когда на рассвете
Окончился жизненный путь,

Даже рваной одежды
Ему не хватило на саван.

До вершин нищеты он возвысился —
Мудр был и прав он,

Только Дао он знал —
Остальное же так, как-нибудь…

Сто веков отошли
С той поры, как из жизни ушел он,

И такого, как он,
мы, быть может, не встретим опять.

Все живое жалел он,
Добра и сочувствия полон,

До последнего вздоха…
Что можно еще пожелать?

Юань Аню, бывало,
Метель заметала жилье, —

Он сидел взаперти,
Но не звал на подмогу соседей.

Юань Цзы, увидав,
Как народ беззащитен и беден,

Проклял царскую службу
И тотчас же бросил ее.

Жили оба они,
Не желая нужду побороть,

Сено было их ложем,
И пищей служили коренья.

Кто же силы им дал на земле
Для такого смиренья,

Чтобы дух возвышался,
Презрев неразумную плоть?

Стойкость бедности — вечно —
Сражается с жаждой богатства,

И когда добродетель
В таком побеждает бою —

Человек обретает
Высокую славу свою,

Ту, что будет сиять
На просторах всего государства.

Безмятежный Чжун-вэй
Нищету и покой предпочел —

У соломенной хижины
Выросли сорные травы.

Никогда никому
Ни одной он строфы не прочел,

А ведь были б стихи его
Гордостью Ханьской державы.

И никто в Поднебесной
И ведать не ведал о нем,

И никто не ходил к нему.
Кроме седого Лю Гуна.

Почему же поэт
В одиночестве скрылся своем?

Почему в одиночестве
Пели волшебные струны?

Но святые стихи
Он за совесть писал — не за страх,

Независим и горд,
Даже мысль о карьере развея.

Может быть, ничего я
Не смыслю в житейских делах,

Но хотел бы последовать —
В жизни — примеру Чжун-вэя.