Жак Безье - Тень деревьев

Все, что было создано, покорено,
увлажнено, усвоено,
чем любовался глаз —
платочек
хляби земли.

Как почка, как душа, как вырастает
из косточки расщепленной цветок,
показывались формы мира:
веко, колонна, лестница.

О существо вещей, простых и сложных!
Сколько нужно, чтобы стать часами, медью, боем, —
алюминий лазоревых пропорций,
цемент, скрепляющий мечты.

Пыль сгущается, комочек глины, клей —
так создаются вещи,
так прорастают стены,
ползучая лоза вокруг человека.

Средь меди, средь огня и запустенья — клок бумаги.
Как-то ночью
Больной с сухим виском
нес рецепт в аптеку.
Дверь, построенная человеком
и никогда им не открытая.

Все распалось.
Раненая утварь,
простыни, моча, стекло, подушки, щетки,
круги из кожи, нитки, камфора:
бессвязный сон металлов,
лишенный запаха и ворожбы.

Гляди, как умирает дерево
до глуби сердца.
Для человека больше нет корней,
но только горький отдых
под тонкой сеткою дождя.

В руке красавицы гниет гитара.
Слова, что создавали, изгнаны,
а между известью и мрамором
след слез, уже замшелый.

Больше, чем память о земле,
чем совершенство камня и молчанье,
твоя победа,
родина, народ!

Простреленное знамя впереди,
как грудь с рубцами
земли и времени.

Где горняки, где люди, которые вили веревки,
тачали сапоги, ставили сети?
Где они?

Где каменщики, которые высоко в небесах
Ругались и пели?

Где машинисты, которые вели поезда,
эти полуночники и упрямцы?
Где сословье пекарей?

С ружьем, с ружьем.
Среди угрюмого сердцебиения земли,
среди развалин.

Бьют пулей жестокого врага.
Так рвут колючий кустарник,
так топчут змей.

С утра до ночи,
средь золы печального рассвета,
под совершенством полдня.

Прекрасно торжество народа.
Когда идет победа,
сверкают
слепой картофель и небесный виноград.

Огрызок земли. Измолотые роты
среди пшеницы. Сломанные подковы,
иней, камни.
Острая луна.

Луна, как раненая кобылица
в шипах железа и костей.
Грустное сукно
и дым могильщиков.

А позади, за нимбами селитры,
все, что осталось:
нищенское жниво,
сожженное и сожранное.

Ободрана случайная кора.
Развеяна щепотка пепла.
И только звонкий холод
да ткань забытого дождя.

Колени, войдите глубже в землю!
Глаза, ловите все, чтобы назвать и ранить,
чтобы запомнить привкус смерти,
чтобы не знать забвенья!

Ветки классического перламутра,
ветер лавра,
пожар зари и моря —
все для вас, герои-гранатометчики.
Вы вышли из ночного рта войны,
духи огня.

Прежде вы сеяли пшеницу,
безвестные, как брошеное семя.
В грудь яростных чудовищ
вы кинули не только динамит,
но и дымящееся сердце,
нищие дети земли и славы.

Вы знали лишь оливы,
невод с пеной и серебром,
дерево, стога, цемент.
Вы держали напильник иль рубанок.
В ваших руках цвели пурпуровый гранат
и утренняя луковица.
С грузом молний,
преследуя победу,
спокойные и стойкие,
вы вышли против танков.

Свобода вас нашла в глубоких рудниках,
свобода разлучила ваши руки с плугом,
свобода звала на выручку —
в домах, в полях,
в пыли дороги,
средь апельсиновых, садов и ветра.
Свобода собирала спелые сердца,
и вы пришли,
дети победы.
Вы падали не раз — растерты руки,
хрящи измолоты, рот запечатан,
но в разгаре боя
вставали снова вы,
и новые вставали,
обугленные,
неистребимые,
люди сердца и корней.

Сейчас я вспоминаю все и всех,
в самых глубинах,
хоть за землей, но все же на земле.
Вторая зима.

В этом городе, где все, что я люблю,
нет больше ни хлеба, ни света.
Над сухой геранью хрустальный холод.
Ночыо в стены, пробитые снарядом, как быком,
входят горестные сны.
На рассвете средь укреплений — никого,
только брошенная телега.
В сгоревшем доме с дверью в небо
вместо ласточек заплесневелый камень
и тишина веков.
Базар. Немного нищей зелени.
Сюда провозят каждый день
дорогой крови
рыбу, апельсины —
сестре или вдове.
Город горя, раненый, расщепленный, подточенный.
осколки стекла и кровь,
город, лишенный ночи, город ночи,
город тишины и канонады,
город героев.
Новая зима, вторая,
голая — ни хлеба, ни шагов.
Солдатская луна и город.