Но как при жизни голос дивный
Звучит сомнением таким,
Такой тревогой непрерывной,
Что мучиться ты хочешь с ним,
Еще не веря… Все обманет,
Прохладой утренней потянет,
И постепенно от того,
Что пело и сияло где-то,
Не уцелеет ничего
Перед лучами жизни этой.
«Я и ты исчезнем: повторен…»
Я и ты исчезнем: повторен,
Вновь и вновь достанется лишь вечный
В новых лицах подвиг и урон
На примерах темноты сердечной.
Огненная будет доброта
Вновь и вновь, тоскуя, убеждаться,
Что не нужно было и креста:
Что божественного здесь боятся
И не дух господствует, а плоть…
Святость жжет (не может побороть).
«Себя от общества я отлучил…»
Себя от общества я отлучил
Не потому, что я на всех в обиде,
А потому, что сам себе не мил
В эпохе, тонущей подобно Атлантиде.
Но есть другая жизнь под боком у меня:
Вся жертва и сознание и смелость,
И сколько раз от этого огня
В ничтожество мне спрятаться хотелось.
И, чувствуя союзника во мне,
Возненавидели дурные люди
Не то, что им тождественно вполне,
А ту, которая меня от смерти будит.
И в тонущей эпохе все ко дну
Меня влекут, но я благословляю,
Моя безумная, тебя одну
И первородный грех тобою искупаю.
Я сегодня время созерцаю,
Как свою деревню старожил,
Словно я в минуту пережил
Жизнь, которой нет конца и краю.
Странно видеть мне в себе самом
До конца раскрытую природу,
Я гляжусь в неясное потом,
Вечную предчувствуя свободу.
Если это лишь случайный взлет,
Разве это счастье, разве милость?
Нет, в сознанье что-то просочилось
И когда надвинется, найдет
Вновь такое после перебоев,
После грубых безвоздушных дней, —
Я пойму себя еще ясней,
Первое видение усвоив.
Бедные биографы, увы,
Факты и года нагромождая,
Разве описать могли бы вы,
Как минута ширится такая.
Нет, поверить никогда нельзя
Вами разогретому герою —
Ведь души неровная стезя
Мимо вас проходит стороною.
Как она, незримая, жила,
Вы узнать, увидеть не хотите,
Вам бы только громкие дела,
Ложь и скудость видимых событий.
Муза, ты свидетель, запиши,
Как таинственная зреет сила,
Чтобы наша летопись души
Хронику никчемную затмила.
«Когда, озаряемый зимними…»
Когда, озаряемый зимними
Лучами в холодном саду,
В молчанье под низкими синими
Ветвями я тихо иду
И, тени рисуя на гравии,
Растет золотое пятно,
Забыть о себе, о тщеславии
Мне в эти минуты дано.
И все, что я видел до малости,
Я вижу светлее стократ —
Как будто в последней усталости
Душа оглянулась назад.
Для лаврового венка
Жизни я не пожалел,
Слушал музу, а пока,
Рядом… Что я делал? Пел…
О, предсмертная тоска!
«Пел ты, и сама весна
Меньше радует, чем твой
Голос». Что мне в том? Одна
Песнь теперь во мне, как вой
Бури: совесть смущена.
Кара мне за зло и грех,
Красота почти смешна.
Скоро я умру для всех.
Бог… А правда, вот она:
Над собою горький смех!
Очищен, да не весь.
Подумай, хорошенько взвесь,
Прольешь ли кровь за те ответы?
Мы не пророки, мы поэты…
Не так ли жаловался Блок?
А впрочем, есть уже намек.
Повремени еще, дай срок!
Отсюда на огонь далекий
Не будет одному пути,
Пока другие взаперти…
Мы не поэты, мы пророки…
Нет, еще ты не погиб,
Это был ушиб…
Спать, не думать, но тупая
Боль…
Тяжела двойная
Роль.
Я без страха, без упрека
И сдаюсь…
С той, кого люблю глубоко,
Злом делюсь.
Давит правда, нажимает.
Что ж стонать?
Сердце смутно понимает,
Что и это благодать.
«Не думая о том, что все это цветы…»
Не думая о том, что все это цветы,
Что главное во всем,
Единственное — ты,
Не думая о том,
И все это измяв,
И мучаясь потом,
И помня, что не прав…
Мой ангел, отпусти
Грехи мои, хоти
Опять со мной идти
По одному пути.
Читать дальше