Этой встречею воплощен
Дух высокого ратоборства,
Душ взаимность и связь времен,
Подвиг воли и чудотворства.
<1939>
386. Надпись на книге «Манон Леско». Перевод В. Леоновича
И я окружен глубиной безначальной,
Где сон проступает сквозь сон —
Как повесть иная — сквозь этот печальный
Роман де Грие и Манон.
Столетья летят. На обложке шедевра
Как будто его эпилог —
Тревожные ритмы Парижа и Эвра:
Затянутый узел дорог,
Фиакры, наемные головорезы,
Дуэль, вероломство, тюрьма…
И рушится вся богословская теза,
И логика сходит с ума.
А бедствий причина — ясна и невинна!
И праведен тот, кто влюблен.
О, бедный закон! О, печальный старинный
Роман де Грие и Манон…
Осенняя стужа, бездомные в роще,
И час их неверен и скор,
И страшно маячит им Гревская площадь —
Толпа и позорный костер.
Но петли уловок и тропы запрета
Уже разрешила, прошла —
Как луч отлетевший — мгновенная эта,
Певучая наша стрела…
Утрата — и ужас. И ропот на бога.
И старый аббат поражен —
И рвется — и длится — темно, одиноко
Роман де Грие и Манон.
1939
387. «Горы персиков, бананов…» Перевод В. Шаламова
Горы персиков, бананов
Ломят наш дубовый стол,
И для дружеских стаканов
Тост особый я нашел.
Я в застольной древней песне
Тайну братства отыскал,
И за то, что всех чудесней,
Подымаю свой бокал.
Посреди пиров и странствий
Мне явилась мысль одна:
Что грузины и испанцы
Не пьянеют от вина.
В бурной пляске тех и этих
Никому не утомить.
Нас на этом белом свете
Сходства связывает нить.
Пусть же крепнет наше сходство
И прославится везде!
Друг над другом превосходство
Обретем мы лишь в труде.
Но в кафе вошли виденья.
Люди! Слышите меня?
Я заметил в отдаленье
Тучи дыма, блеск огня.
Ведь пока выводит танцы
Скрипка в мирной тишине,
И Мадрид горит, испанцы,
И Валенсия в огне!
1935, 1940
388. По дороге в Барселону. Перевод Э. Александровой
Трясутся стекла,
Дрожит кабина.
Насквозь промокла,
Но мчит машина.
Изрыто небо
Клинками молний,
И море гневно
Вздымает волны.
Огня и мрака
Чередованье.
Порывы бури,
Грозы рыданье.
Привал минутный —
И гонка снова.
Машин попутных
Ритмичный говор.
Мой стих, средь рытвин
Пронизан тоже
Железным ритмом,
Стеклянной дрожью.
Он снова звонок
И юн, как прежде,
Хоть и спросонок
Рассвет забрезжил…
1935, 1940
389. «Смотрю до рассвета…» Перевод О. Ивинской
Смотрю до рассвета
Всё снова и снова,
А Рубенс поэта
Поймет с полуслова…
Ползет языками
Цветистое пламя
И под облаками
И над облаками…
Всю грудь для такого
Раскрыть бы огня…
О Лувр мой, мы оба
Зарницам родня!..
<1940>
390. Дмитрию Гулиа. Перевод Г. Маргвелашвили
Благородный союз
Вдохновенья и буйства!
Пред тобою склонюсь —
Ясный светоч искусства!
Возлюбив свой народ,
И не в пику собрату,
Ты постиг наперед
Его боль и отраду.
Ты единственным счел
Для себя по натуре
Путь, которым прошел
Витязь в тигровой шкуре.
Обожая, любя,
Обойдешь ты полмира,
И абхазская лира
Обессмертит тебя.
<1940>
391. Химера. Перевод М. Синельникова
Стою ослепший.
Блеск прянул прямо
Фарфора вспышкой голубою
Из тучи хмурой.
Преобразилась
Вся панорама,
Но пламя скрылось под мглой слепою,
Свинцово-бурой.
Так оглушает
Свет Нотр-Дама,
И кенгуру бегут гурьбою —
Химер фигуры.
<1940>
392. «Париж! Будто слышится…» Перевод М. Талова
Париж! Будто слышится
Звон в этом звуке,
Гуденье металла,
Зовущий набат.
Бездушная кукла
Раскинула руки,
И золотом угли
В камине горят.
В гостинице янки
Почуяли страх:
Франк падает. Банки
Предчувствуют крах.
<1940>
393. С поезда. Перевод В. Леоновича
Полустанок крохотный.
Румяный свет на склонах.
Почту сгружают. У насыпи —
Мальчик, щенок, теленок.
Читать дальше