Так пойдем же вдвоем. Нам дорога — целебней бинта.
Раньше — полчища туч надвигала на нас темнота,
А в дальнейшем, увы, легион их и вовсе несметен.
Мы с тобою поэты, а значит, светилу родня:
Кость от солнечной кости и плотью — огонь от огня.
Пьем во здравие солнца, ему восклицая: «Да светит!»
1917
123. На площади. Перевод В. Леоновича
Шут на площади,
Где твоя нищая труппа?
Выпал птенец из гнезда — рот разевает —
Белая ниточка тянется — крик одинокий…
Брось балалайку:
Не видишь — колышется площадь под нами?!
Еле ноги уносит пустынник босой — его
Пуля-пчела догоняет —
И так в переулок загнули.
А вон бежит барабанщик и костью берцовою
машет,
И барабан сам собою
Трепещет, трепещет, трепещет.
А вон бежит и визжит, убегает мясник —
Так от него убегал недорезанный боров.
Площадь колышет Алкея.
В его челноке — я.
«О госпожа, госпожа!» —
Госпожу догоняет служанка.
«Деньги мои!» —
Врассыпную
всех
догоняет
торгаш —
Десятью десять пальцев широко растопырил…
«Кто тут бубнит и чья тут посудина?» —
Интересуется некто.
Отвечать ему некогда.
Пусто на площади вмиг.
Выпуклая брусчатка
Блещет теперь янтарями початка.
Я опускаю прозрачное веко,
Чтобы кругом разлилось ханаанское млеко.
Посланы мне
Праздник и бедствие —
Бредни мои наяву.
С красным полотнищем узкое шествие
Движется через Москву.
Были записаны в книгах великих
Соединившие разноязыких
Неслыханные слова:
БЛИЖНИЕ — БРАТЬЯ — БРАТИШКИ — БРАТВА!
<���Июнь 1918>
124. Битва колоколов. Перевод В. Леоновича
Эти легкие руки слепца
Над осенним простором…
Родная!
Что ж заплаканного лица
Запрокинутого
не узнаю?
Я вовек — над твоею судьбой —
Вдаль прозрачнолетящая бездна…
Ты ли, солнечная невеста,
Стала черной рабой?
Слезы выстудит стужа-зима.
Вся — сиянье и тьма,
Подойдет — пропадет.
Подкрадется.
Белый траур накинет — фату.
И тогда я умру на лету
Над простором твоим —
где придется.
На снега оседая, как мгла,
Среди мраморных плачущих ветел
Я коснусь голубого чела,
Стану одаль — и сгину.
Я, ветер.
Все оплывы снегов и литье…
Всё, от века чему научилось
Слишком нежное сердце мое,
Возросло, как волна —
и разбилось.
Я всегда. Я везде.
Но теперь
Только дайте две теплых ладони —
И спасите меня от погони —
Отворите мне дверь!
Был достоин спасения Каин,
Погибающий между людьми…
Ты сначала спаси,
А потом пойми —
Здесь
причастие таин.
Я летаю — я прахом лежу.
Всё земное в себе совмещаю —
Лишь себе ничего не прощаю,
Лишь тебя никогда не сужу.
Умираю,
об дверь разбивающий лоб.
О, прекрасные ваши ладони!
Голубые снега,
И взрывают сугроб
Благородные кони.
И летим — поверх
Снеговых дубрав,
И заря — аах! заря! —
Миндальный цвет, —
Смертью смерть поправ.
И печали нет
У застылых вод,
У заснувших трав.
Зашатался и встал
Алый лес знамен.
Колокольный звон
Разделяться стал.
Колокольный стан,
Перед ним — другой.
Стой!
Пока разбиваются колокола
И земля расстилается, пенно-бела, —
Не забуду, пока я живу,—
Вся равнина в холмах
разошлась по шву.
И шатнулись и охнули
Снеговые леса,
Будто уши оглохли,
Ослепли глаза…
А потом
шел поток
без дорог,
наповал
Всё топил
и за валом выкидывал вал.
То — Свобода. Такая…
ЕЕ ты пророк —
Не узнал? Ну еще бы!
Гляди не гляди,
Дай ей душу,
Хоть сам пропади,
У начала дорог.
Это так разрешилось
Средь белого дня
Молодого столетья
На чистой заре.
Это в горле
Стояло тогда у меня.
Позовите, пожалуй, Гюстава Доре…
Я же должен облечь
Это месиво плеч
И голов —
Целомудрием слов.
Колокольная молвь.
Колыбельная мгла.
А свобода выходит из волн,
Как наяда бела.
То обычай ее —
О заре
Омываться в крови…
Будем сказки рассказывать
О добре,
О воздушной любви.
Это слишком вблизи.
Дай, судьба, отдохнуть.
На глаза наложи мне ладонь.
Вытри кровь кто-нибудь,
Отгони огонь.
Снегу дай кто-нибудь —
Долог совести путь.
А никто не открыл,
Не приветил.
Пусть орел засыпает
Под кровлей насупленных крыл.
Засыпаю. Я, ветер.
<���Июнь 1918>
125. Письмо друзьям. Перевод Г. Маргвелашвили
О, разве я не жажду вместе с вами
Принять наследье предков и сберечь
Дарованную нам святую чашу?
И быть на страже тех обетований,
Исполненных достоинства и чести?
И разве эта гордость не по мне?
Но, верьте, летописец вдохновенный,
Счастливый очевидец наших дней,
В свои тома многовековой кладки,
В страницы неподкупных фолиантов —
Иные откровенья занесет.
Он засвидетельствует: рухнули громады,
Сорвались скалы с мест тысячелетних,
Над миром вихрем пронеслись самумы,
Достигнув Грузии. И в них,
в их сердцевине,
Неслыханная зазвучала лира —
Души грузинской праведная песнь!
О, как же я хочу — хотя бы на день
И к нам завлечь крылатую свободу,
Расправить крылья под ее крылом!
Какая злейшая несправедливость,
Чтобы такому, господи, уделу
На белом свете, как моя отчизна,
Не выпал революции удел!
Оркестром вулканическим да грянет
Моя мечтой озвученная лира!
Читать дальше