Не ведал, я, что говорю,—
Уже рукою обрученной
И головою обреченной
Она склонилась к алтарю.
И не было на них суда —
На две руки, летящих мимо…
О, как я молод был тогда.
Как стар теперь.
Я шел средь дыма,
Вкруг дома твоего плутал,
Во всякой сомневался вере.
Сто лет прошло. И, как платан,
Стою теперь.
Кто знает, Мери,
Зачем мне показалось вдруг,
Что нищий я? И в эту осень
Я обезумел — перстни с рук
Я поснимал и кинул оземь.
Зачем «Могильщика» я пел?
Зачем средь луж огромных
плавал?
И холод бедственный терпел,
И «Я и ночь» читал и плакал?
А дождик лил всю ночь и лил
Всё утро, и во мгле опасной
Всё плакал я, как старый Лир,
Как бедный Лир, как Лир
прекрасный.
1915
54. Луна Мтацминды. Перевод А. Цыбулевского
Еще такой безропотной луны
Не знала ночь. И, навевая сны,
Тишайшей лирою из длинных трав,
Еще луною быть не перестав,
Сквозь синеву бесплотную ветвей
Она, как ирис, в бисере лучей.
И зыбкости незыблемой покрой —
Сновиденный Метехи над Курой…
Не вечности ли это свет двоякий?
Тут в двух шагах покоится Акакий,
И на печаль кладбищенской плиты
Ложатся тени, звезды и цветы.
Бараташвили тут бродил… И зависть —
Лишь новой песни лебединой завязь.
Пусть я умру — но только бы запелось!
Ценою жизни спеть — вот это смелость!
Под шелест крыл и синих парусов
Моей мечты — я умереть готов.
Преображенья сладостная жуть —
Единственный необратимый путь.
Ночь тишиной заполнена до краю.
Царь и поэт, я с песней умираю,
О тени вечные! А лиру вам
Я отдаю… В предание векам
Она войдет, светясь средь длинных трав,
Еще луною быть не перестав…
1915
55. Синие кони. Перевод П. Антокольского
На туманные поляны льет лучи закат багряный,
Край посмертный, берег странный, неживая кромка льда.
Не сбылися обещанья, не исполнились мечтанья,
Бесприютное молчанье воцарилось навсегда.
Тут сама пурга застынет и над всей пучиной водной
Кверху крылья запрокинет и останется такой.
Свет в твоих очах потухнет. Крепко спи в земле холодной.
Крепко спи в земле холодной, непробуден твой покой.
Но проносятся в погоне ветви призрачного леса,
Чьи-то руки, чьи-то лица восстают из прежних дней,
Слышу: топот синих коней без объема и без веса,
Вижу: мертвых вереница обступает всё тесней.
Ни о чем жалеть не буду, всё, что кончилось, — забуду
И в подушечную груду не пролью горючих слез.
Всё исчезло, отзвучало, отмаячило, умчало,
Без конца и без начала вихрь минувшее унес.
Только в призрачной погоне, в этой путанице спешной,
Слышу: топот синих коней — всё ужасней и ясней.
Все цвета в глазах сливая, сна лишая безутешно,
Ждет могила вековая, чтобы ты остался в ней.
Кто в лицо тебя узнает, кто по имени окликнет,
Кто по голосу услышит, отзовется кто мольбе?
Не услышит, не узнает — и опять, опять возникнет
Лес, ветвями заколышет, весь в уродливой резьбе.
Лишь снопы лучей веселых без объема и без веса
Легионом чисел голых мчатся из минувших дней.
Призрачных скелетов клочья, сучья призрачного леса
Днем и ночью, днем и ночью обступают всё тесней.
И в горячке бесконечной, в этой прозелени вечной,
Всей живущего стихией проклятые с давних пор,
Как волна морская, в пене, в грозном ржанье и храпенье
Кони синие несутся вслед судьбе — во весь опор.
1915
56. Примирение. Перевод В. Леоновича
Играет небо облаками,
Пространство движется рывками —
Клубится — рушится — летит —
На миг единый воплотит
Мятущуюся душу марта,
Не позаботясь сохранить…
Держу я ветряную нить —
Храню гармонию Моцарта
И — гость сияющих вершин
В венце из яхонта и лавра —
Стою блистательно и явно
Среди людей, огней, машин.
Я праздную великий миг —
Я начинаю Книгу Чисел —
Я жизнь воспел и смерть возвысил,
И нет разлада между них!
Итак, прекрасно всё. Итак,
Был снег и облака клубились.
А месяц май — прохладный ирис.
Я загляжусь в лиловый мрак…
1915
57. Нагая. Перевод В. Леоновича
И вечно ты лилась и длилась,
Как наши бренные труды.
Ты от волны не отделилась,
Когда ты вышла из воды —
Неведающая, нагая…
Очей не смею отвести,
От божества изнемогая, —
Ни линию с линией свести.
Божественное неслиянье,
И вечно, и еще продлись!
Здесь эллины и христиане,
Как два ревнивца, разошлись…
О, несказанное сиянье!
Читать дальше