Какие откровенья духа,
Какой словесный фейерверк
Я, с древа свесившись, изверг
В живые лабиринты уха!
Все средства, знал я, хороши
Для оплетания души!
Победа скоро! Тихомолком
Внушаю; цель недалека;
Подобны искушенья — пчелкам,
Вбирающимся в глубь цветка!
«Что ненадежней, чем слова
Творца, — шептал я, — слушай, Ева:
Наука хладно и без гнева
Докажет лживость божества!
О, просто хитрость такова —
Плодов сего не ешьте древа, —
Но ведь о них мечтает чрево!
Ты лишь представь, помысли, дева,
Хотя бы надкуси сперва, —
Не в сочности ли вечность, Ева?»
Она мою впивала речь,
Внимала, затая дыханье;
Одно лишь ангелов порханье
Могло порой ее отвлечь;
Что проще: средь ветвей залечь,
Шептать о сладости грядущей:
Коварство — беспощадный меч,
А я — всего лишь голос в пуще;
Бесхитростность мою ценя,
Так Ева слушала меня!
«Душа, — твердил я, — улови
В запретной глубине артерий
Извилистый восторг любви,
Что мной похищен в высшей сфере!
О сласть Небес! — скажу о ней,
Что меда оная нежней,
Прельстительней и благовонней…
Прими сей плод… Подъемли пясть,
Сорви, коль сам не хочет пасть
Он в глубину твоих ладоней!»
Как просто выдаст немота
Того, кто слишком щепетилен!
Запрет начальный обескрылен,
Он зову сласти — не чета:
— Шипите, чудные уста!
Позыв алчбы — уже всесилен;
Во мне, как бы внутри хлыста,
Он тек по мускулам извилин —
От изумруда, вдоль хребта,
До беспощадного хвоста!
Нескорый сдвиг, но неизбежный!
План — гениален! О, шаги
К Познанью, что трудны для нежной,
Робеющей, босой ноги.
Тенями золото колышет,
Вздыхает мрамор, амброй дышит,
Порыв назначенный возник!..
Она колеблется, как ваза:
В ней созревает в этот миг
Предвосхищение экстаза!
Не представляешь ты нимало,
Какая сладость впереди!
У Древа Смерти ты внимала,
И возрастал в моей груди
Восторг высокого накала!
Приди, не приходя! Приди
На зов шиповного стрекала!
Танцуй же, тело! Услади
Себя, испей глоток от кубка:
Алчбы — довольно для поступка!
Слежу за Евой, не дыша —
О, страсть, в бесплодности слепая!
О, сколь нагая хороша,
Запрет верховный преступая!
Познанья Древа — плоть живая
Сама собой впадает в дрожь,
Добро и зло передавая, —
Пусть ты, земля, свое всосешь,
О прочем — нет моей заботы,
Пусть рвется в горние высоты!
Ты, Древо, Древо всех древес,
Сколь паветья твои высоки!
От мраморов холодных соки
Взнести ты можешь, Тень Небес;
Весь ком спрессованных потемок —
Ветвей, листвы, — который ломок,
Но рвется в блещущий сапфир,
Чтоб там его касались хрупко
Несущий лепестки зефир
Иль долгожданная голубка;
Ты, Ствол, поешь, и пьешь тайком
От влаги, в толще недр невидной,
И золот, и неизреком,
И яростно любим ехидной,
Что Еве подала совет, —
Ты тянешься в небесный свет,
И в этом — цель твоя благая, —
Ты рвешься кроной в облака,
Но ни одна твоя рука
Не дрогнет, в бездну повергая, —
Ты можешь, мерой выбрав рост,
О бесконечности не мыслить,
И от могил до птичьих гнезд
Одни плоды Познанья числить,
Но этот старый шахматист
Отлично знает: ты ветвист,
Дремать во злате листьев — сладко, —
Он смотрит, не щадя трудов:
Он дожидается плодов
Отчаянья и беспорядка!
Я — змей великий, я пою,
Шиплю в листве, в небесной сини
Победу праздную мою,
Триумф печали и гордыни
Вот — пища людям навсегда,
Ошметья горького плода,
Убоги, перезрело-желты…
— Змей, сколь пуста алчба твоя!
До ранга Бытия низвел ты
Могущество Небытия!
«Ищи себе, смертный, у богов уменья по уму,
ступени по стопе, помни, в какой мы доле.
Не пытай бессмертия, милая душа —
обопри на себя лишь посильное».
Пиндар, III Пифийская песнь, 59–63. (Перевод М. Л. Гаспарова).
Спокойный кров среди гробниц и пиний,
Где ходят голуби, где трепет синий;
Здесь мудрый Полдень копит пламена,
Тебя, о море, вновь и вновь слагая!
Внимать покой богов — сколь дорогая
За долгость мысли плата мне дана!
Как тонок труд молниевидных вспышек,
Сжигающих алмазных искр излишек,
Какая тишь на пенах зачата!
Возляжет солнце над пучиной водной —
Твореньем чистым истины исходной
Мерцает Время, явствует Мечта.
Читать дальше