Сергей Бобров - Лира Лир

Голубей и соек тихое множество
Пели рождество, березиный пев.
Вот и пилы, и залисы, и петрунки:
Как заясит, замаюнит синеворочь!

Ты плеши, сом, по речке –
За ним мои челноки.
Оба рядом, зиним взглядом.
На плеча – мои руки.

Тучевеет запалена
Синяя оборона стрелочьих умысл;
Я покину эти жизни на простор голубых почисл.

Нет тоски, какой я не видал.

Сердце выходит на белую поляну:
Сеть трав, переступь дубов,
Бег кленов.
Темный лесов кров; ждать не стану.

Когда раненый бежит невесело.
Сердце, выдь, выдь ему на дорогу;
Здесь окончится перекресток;
Тихо проходит лес,
Пашни не спешат
От струй рек.

Хранительных теней привалы
Воздвигаются внове.
Но там меня ждут, не дождутся
У лиловой воды Оби,

Издали розовых колоколен
Среди снегов стрекотанья:
Стоит город Березов,
Изгнанья почтительный ров.

Руки складываются в котомку:
Все. Я иду, иду.
В тьму врезается тонкий
Меч туманящих орд.

Плечи, оскаты пашен,
Перепрыгивающая омут ольха:
Отдельные воды перевивы,
Окручивается зеленый воздух

А крест церковный уводит
На многие глаз мой мили.
Как будто на корабле воздушном
Мои руки и ноги уплыли.

Но когда рука стеклянною становится,
И около нее другая трепещет невидимкой
Как, на листы газет глаз роняя,
Стуки эти, звоны докучны.

И голый взор звон отнимает,
Ломая связи языка, и зорок
Корень не робкий из черной коробки.
Вымышленный в двенадцатом часу.

Вцепившись крепчайше:
Пола ночи отрывается, –
И тихое – двери железом грохают.
О, усталое же, остылое сердце!
Катится трижды подскоком.

Расплавляя светоплавы.
Капает стекло в глаз.
Но необоримее
Веледушных женихов.

Синь накалена до снега,
Вызолочен снег в синь, –
И какой то бели шаг растрепан
По потонущим судам.

О, ясь речей, иссечена ты
Бездной золотых голов,
Но все искры позастыли,
Душа спит в крепкий свет.

Смурая хмурость жеста
Была замечена издалека
Через сети суровых сити
Стал он пещись обо мне.

Равнодушно я раскалывал
Снега перечеткие лёты.
Не свои же лица роняя
И походки холодных царств.

Условие игры невозможной:
Или ты еще не дорог в дороге?
Поднятые высоко площади
И тощие горюны.

Проплыть земле – плавно, плавно
И плакать плеврой одиноких,
Сердцем считая покой рос.
И шелест угрюмый газет.

Пора чужие небосклоны
Враждебным оком воспытать.
Питомцев радужной Сорбонны
Петь и беспечно умалять.

Как взгроможденные святыни,
Касаясь моего огня,
Слепорожденных в дольнем крине
Вздымают на носилках дня:

Так я, скрежущими руками
Расцепливая мрак, сон жизненный… –
Впиться, Кавказ, горными выями
В очи твои мне.

И – ах – не раз добраться –
Круча куч, немогутные взоры:
Небесный арбуз катит тяжко
Любви задохшейся иго.

Ленивее серебряных цветов
Над Нальчиком стынут небеса.
Но от дремучей яси
Складываются руки.

От воздушного залива
Руки тающие раскинь,
Медленная прорубь,
Рыб свободных отпускай.

Души легче не уходят
В колебаях сожженных мучениц!
У залива Нальчик круто к омуту:
Криво камни горкой.