Константин Большаков - Пета. Первый сборник

Громоздкий пот на лысине где сосны
Из града и дождей по бороде
Журчащих рек где в ледяной воде
Купают их задумчивые весны

Черт где угрюмых в каждой борозде
Тысячелетьями веденный осный
Укус вращает тяжести мир косный
И дремлет на качнувшийся труде

Бог лавров шума от тревоги вспышек
Трамваев зорких глаз на полночь до
Фабричным над стоглазым дыма крышек

От доменных печей течет Bordeaux
Мышц волокно пружин несокрушимых
На ночи барельеф кудрявья в дымах.

«Выпили! Выпили!» – жалобно плачем ли
Мы, в атласных одеждах фигуры карт?
Это мы, как звезды, счастью маячили
В слезящийся оттепелью Март,
Это мы, как крылья, трепыхались и бились
Над лестницей, где ступени шатки,
Когда победно-уверенный вылез
Черный туз из-под спокойной девятки.
А когда заглянуло в сердце отчаянье
Гордыми взорами дам и королей,
Будто колыхнулся забредший случайно
Ветерок с обнажающихся черных полей,
Это мы золотыми дождями выпали
Мешать тревоги и грусть,
А на зеленое поле сыпали и сыпали
Столько радостей, выученных наизусть…
«Выпили! Выпили,» – жалобно плачем ли
Мы, в атласных одеждах фигуры карт?
Это мы, как звезды, счастью маячили
В слезящийся оттепелью Март.

Как будто человек зарезанный
На этой площади лежит!
А дрожь рук говорит, что нечего
Теперешнее ожидать.

Смех легче был бы не кончен,
Когда бы не тени цветков,
Зарезанный убежит с площади,
Голый бежа вперед.

Противоположная улица
Повлечет следующий труп;
Так разорваны горла накрепко
На площади в шесть часов.

Оторван, вслед тощим громадам, –
Руки костлявый не я ли вел!
Но бурь тихих взор, излом-камень
Схватился за меня.

Как зуб вонзив в отроги замера.
Я вдыхал пронзительную ясы
Но вот – и мне стала площадь столбом,
Стеной, параллельной мне.

Но и тут был бы весел площади круженье
И паденье прохожих в условную бездну…
Зачем бить, убить, напоминать,
Изъязвлять, топить, душить
Бессонного – тут:
  «– Их тени благовонны
  Над Летою цветут?»

Вскипает застывший черный шелк.
Спины песков рыжи;
Плетется мясной мухой паровоз.
Прокусывая ленты дымков.

Сеть степей. Молчите же вы
И колес заштатные вопли.
Ив туман. Хижин рябь.
Сутолок устывшая марь.

Четыре шага до шелка,
Шелк несется, скрябает берегом:
– Жестяное Азовское море. – Рычи,
Белоязыкой волны жало.

Скребется простор и хлюпает грузно.
Накален взор и топь;
Звонит, бурчит оцинкованная волна
И жалом жерло желти лижет.

Русалия слюб реси камыри,
Розко лоскали снытра растром.
Саско стрийа ньядо –
Благен вендрорун,
Смотый мандаль мода утра.

Хрыщи скрипом по дороге
Вниз от больницы душевно-больных
Хриплым удушением сердцебиения.
Символизирующим кругом насыпи.
В ненормальности горко,
Одичанием насыпь.
Душевнобольницу душно.
Хребет в рощи розыске сердца,
Равнин славян славно переезд
В ларцах скребение удушливо потное
В искании душевнобольницы,
Урядников клопов раздав.
Сердце на бутафорте.
Иногда в карман спрячешь.

Ють юсла слюза ута,
Cia са юса сусаза.
Дасе селена слозь толь
Толмо полно сини слоу.
Заво сол ют.

Девы и юноши, вспомните,
Кого мы и что мы сегодня увидели,
Чьи взоры и губы истом не те
А ты вчера и позавчера «увы» дели
Горе вам, горе вам, жители пазух
Мира и мора глубоких морщин
Точно на блюде, на хворях чумазых
Поданы вами горы мужчин.
Если встал он, принесет ему череп «Эс»
Вечный и мирный – жизни первей!
Это смерть пришла на перепись
Пищевого довольства червей.
Скажите люди да есть же стыд же,
Вам не хватит в Сибири лесной костылей,
Иль позовите с острова Фиджи
Черных и мрачных учителей
И проходите годами науку
Как должно есть человечью руку.