Федор Сологуб - Том 2. Пламенный круг. Лазурные горы

Молодою и чуждой печалью
Не могу я души оживить
И того, что похищено далью,
  Воротить.

Мне об ней ничего не узнать,
Для меня обаяния нет.
Что могу на земле различать?
  Только след.

Молода и прекрасна,
Безнадёжно больна,
Смотрит на землю ясно
И бесстрастно луна.

Отуманились дали,
И тоскует земля,
И росою печали
Оросились поля.

Простодушные взоры
Подымает жена
На лазурные горы,
Где томится луна.

Что не спит и не дремлет,
Всё скорбит о луне,
И лучам её внемлет
В голубой тишине.

Но не плачет напрасно
Золотая луна,
Молода, и прекрасна,
И смертельно больна.

Умирая не плачет,
И уносится вдаль,
И за тучею прячет
Красоту и печаль.

   Туман не редеет
Молочною мглою закутана даль,
   И на сердце веет
    Печаль.

   С заботой обычной,
Суровой нуждою влекомый к труду,
   Дорогой привычной
    Иду.

   Бледна и сурова,
Столица гудит под туманною мглой,
   Как моря седого
    Прибой.

   Из тьмы вырастая,
Мелькает и вновь уничтожиться в ней
   Торопится стая
    Теней.

Короткая радость сгорела,
И снова я грустен и нищ,
И снова блуждаю без дела
У чуждых и тёмных жилищ.

Я пыл вдохновенья ночного
Больною душой ощущал,
Виденья из мира иного
Я светлым восторгом встречал.

Но краткая радость сгорела,
И город опять предо мной,
Опять я скитаюсь без дела
По жёсткой его мостовой.

Запах асфальта и грохот колёс,
  Стены, каменья и плиты…
О, если б ветер внезапно донёс
  Шелест прибрежной ракиты!

Грохот на камнях и ропот в толпе, –
  Город не хочет смириться.
О, если б вдруг на далёкой тропе
  С милою мне очутиться!

Ясные очи младенческих дум
  Сердцу открыли бы много.
О, этот грохот, и ропот, и шум, –
  Пыльная, злая дорога!

Иду я влажным лугом.
Томят меня печали.
Широким полукругом
Развёрнутые дали,
Безмолвие ночное
С пленительными снами,
И небо голубое
С зелёными краями, –
Во всём покой и нега,
Лишь на сердце тревога.
Далёко до ночлега.
Жестокая дорога!

Закрывая глаза, я целую тебя, –
  Бестелесен и тих поцелуй.
Ты глядишь и молчишь, не губя, не любя,
  В колыханьи тумана и струй.

Я плыву на ладье, – и луна надо мной
  Подымает печальный свой лик;
Я плыву по реке, – и поник над рекой
  Опечаленный чем-то тростник.

Ты неслышно сидишь, ты не двинешь рукой, –
  И во мгле, и в сиянии даль.
И не знаю я, долго ли быть мне с тобой,
  И когда ты мне молвишь: «Причаль».

Этот призрачный лес на крутом берегу,
  И поля, и улыбка твоя –
Бестелесное всё. Я забыть не могу
  Бесконечной тоски бытия.

Под холодною властью тумана,
Перед хмурой угрозой мороза,
На цветках, не поблекнувших рано.
Безмятежная, чистая грёза.

С изнемогшей душой неразрывны
Впечатленья погибшего рая,
И по-прежнему нежно призывны
Отголоски далекого мая.

Не ужасай меня угрозой
Безумства, муки и стыда,
Навек останься лёгкой грёзой,
Не воплощайся никогда,

Храни безмерные надежды,
Звездой далёкою светись,
Чтоб наши грубые одежды
Вокруг тебя не обвились.

Я от мира отрекаюсь,
Облекаюсь тёмной схимой
И душою устремляюсь
В тот чертог недостижимый,

Где во мгле благоуханий,
В тихом трепете огней
Входит бледный рой мечтаний
В круг больных и злых теней.

И к сокрытому престолу
С необычными дарами
Мы подходим, очи долу,
С необутыми ногами,

И приносим жертву Богу,
Службу ясную поём,
Но к заветному порогу
Человека не зовём.