Федор Сологуб - Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы

«Вихри снежные вью,
Песни в поле пою.
Люблю я широкий и вольный простор,
Степей без конца и без краю.
В селеньях людских и в ущелиях гор
Я бешено рвусь и рыдаю».

Он изнемог. Надвигается мгла,
Ветер отвеял от сердца печали,
Снежные хлопья его приласкали.
  Вьюга его обняла.
В бешеном разгуле вьюга в поле пляшет,
И фатою снежной на скитальца машет:

  «Нет и нет пути.
  И куда идти!
  Я ли не нарядна?
  Засыпай скорей.
  На груди моей
  Отдохнуть отрадно».

«Прекрасно всё вокруг, – он грезит, замерзая:
  Широк простор сияющих небес;
  В дремоте сладкой ветви наклоняя,
    Задумался зелёный лес.
    Обвиты цепкой повиликой
     Его седые пни;
     Расцвёл шиповник дикий
      В его тени,
      И ландыш белый
       Цветёт».

  Померкли грёзы. Труп оледенелый
Лежит, а вьюга вихри вьёт,
И песни злобные поёт.

Морозен ясный день, а солнце встало рано.
Зима, смирись, – близки весенние деньки.
Сквозь тонкую вуаль февральского тумана
На солнце яркое смотрю из-под руки.

Возносится оно победно и багряно, –
Невольно сузились пытливые зрачки.
На диске солнечном, как быстрый дым кальяна,
Дрожат свинцовые проворные кружки,

А книзу мечутся кинжалы золотые.
Я опустил глаза, – как призраки цветные,
Запрыгали везде лиловые цветки.

Вы, солнца красного горячие отброски,
Мрак разгоняете, а всё его отростки
Живучи и цепки.

Обман и глупый, и смешной!
Со всех сторон оклеен ящик
Позолоченною тесьмой,
И говорит, склонясь, приказчик:
«Изображенье там лежит
Того, кто вам всего дороже».
Вы ящик вскроете, – и что же?
Там только зеркальце блестит.

Вручает нам ларец красивый
Судьба в начале наших дней,
И мы с улыбкой горделивой
Храним залог любви своей.
Когда ж откроет размышленье
Ларец в полуночной тиши,
В холодном зеркале души
Своё мы встретим отраженье.

Золотого счастья кубок
Отдали от алых губок,
Погляди скорей вокруг, –
От тоски кому не больно ль?
Малой капли не довольно ль
Для смягченья долгих мук?

Если взор твой будет жаден,
Скажет совесть, что украден
Твой безоблачный Эдем
У того, кто пред тобою
Шёл дорогой трудовою
И безрадостен, и нем.

Росла, росла волна прилива,
To бурно мчалась, то ползла
Туда, где, высясь горделиво,
Дремала вечная скала.

Волна несла в чужую сушу,
Забыв родимый океан,
Свою изменчивую душу,
Свой обольстительный обман.

К светлым стёклам фонаря,
Яркой радостью горя,
Стаи бабочек,
Стаи ласточек
Летят, –
На огненные зовы
Слетаются голодные совы,
И бедных малюток сторожат.

Впереди – погибель
На сверкающем сгибе
Лёгкого фонаря,
Светлого, как заря,
Как заря на стекле,
Сзади – жадные зевы,
Голодные гневы,
Разверстые во мгле.

Ребёнок блажит в колыбели.
Капризного нечем унять.
Не хочет он песенок слушать,
Не хочет он с мамой играть.

Блажное, усталое сердце
Чуждается так же людей,
И, ранено бледною скорбью,
Всё ноет о доле своей.

Пусть, кто хочет, веселится
В установленные дни,
И смеётся, и дивится
На потешные огни.

Безотчетному веселью
Я души не отдаю, –
И вернусь я рано в келью
  Бедную мою.

Уже не прозрачна
Лазурь её девственных глаз.
В них что-то мерцает мрачно,
Что-то таится от нас.

Как-то мне странно,
Когда затрепещет, нахмурится бровь
Над взором, в котором мерцанье туманно,
Меж тем как уста улыбаются вновь.

Улыбаются, только тревожно
Бьётся жилка на этой щеке,
Словно боится, что неосторожно
Она прикоснётся к чьей-то руке.

Страх затаился под тёмные ресницы,
Незаконным желаньем взволнованна грудь.
Лукавые, синие смеются зарницы,
А молниям стыдно и страшно сверкнуть.