Федор Сологуб - Том 6. Одна любовь. Небо голубое. Соборный благовест

  Осудили, убили
Победители пленных бойцов,
  А меня обнажили
Беспощадные руки врагов.

  Я лежала нагая,
И нагайками били меня,
  За восстанье отмщая,
За свободные речи казня.

  Издевался, ругался
Кровожадный насильник и злой,
  И смеясь забавлялся
Беззащитной моей наготой.

  Но безмерность мученья
И позора мучительный гнёт
  Неизбежности мщенья
Не убьёт и в крови не зальёт.

  Дни безумия злого
Сосчитал уж стремительный рок,
  И восстанья иного
Пламенеющий день не далёк.

Пришла заплаканная жалость
И у порога стонет вновь:
«Невинных тел святая алость!
Детей играющая кровь!

За гулким взрывом лютой злости
Рыданья детские и стон.
Страшны изломанные кости
И шёпот детский: „Это – сон?“»

Нет, надо мной не властно жало
Твоё, о жалость! Помню ночь,
Когда в застенке умирала
Моя замученная дочь.

Нагаек свист, и визг мучений,
Нагая дочь, и злой палач, –
Всё помню. Жалость, в дни отмщений
У моего окна не плачь!

У меня ли не житьё!
Всё казённое – моё.
Государство – это я,
И над всеми власть моя.

А у нас-то, вот житьё!
Что встаём, то за вытьё.
Мы несём во все места,
А мошна у нас пуста.

Не пойти ль мне на войну
В чужедальную страну,
Злата, серебра добыть,
Чтоб ещё богаче быть?

Собирают нашу рать.
Знать, нам время умирать.
Нас погонят на войну
За халдейскую казну.

Что там? Вздумали роптать?
Стройся, верная мне рать!
Поострей точи мечи!
Бей! коли! руби! топчи!

Раб французский иль германский
Всё несёт такой же гнёт,
Как в былые дни спартанский,
Плетью движимый, илот.

И опять его подруга,
Как раба иных времён,
Бьётся в петлях, сжатых туго,
Для утех рантьерских жён.

Чтоб в театр национальный
Приезжали, в Opéra,
Воры бандою нахальной,
Коротая вечера, –

Чтоб огни иллюминаций
Звали в каждый ресторан
Сволочь пьяную всех наций
И грабителей всех стран, –

Ты во дни святых восстаний
Торжество победы знал
И, у стен надменных зданий,
Умирая, ликовал.

Годы шли, – теперь взгляни же
И пойми хотя на миг,
Кто в Берлине и в Париже
Торжество своё воздвиг.

  Здесь и там вскипают речи,
  Смех вскипает здесь и там.
  Матовы нагие плечи
  Упоённых жизнью дам.
Сколько света, блеска, аромата!
Но кому же этот фимиам?
Это – храм похмелья и разврата,
Храм бесстыдных и продажных дам.

  Вот летит за парой пара,
  В жестах отметая стыд,
  И румынская гитара
  Утомительно бренчит.
Скалят зубы пакостные франты,
Тешит их поганая мечта, –
Но придут иные музыканты,
И пойдёт уж музыка не та,

  И возникнет в дни отмщенья,
  В окровавленные дни,
  Злая радость разрушенья,
  Облечённая в огни.
Все свои тогда свершит угрозы
Тот, который ныне мал и слаб,
И кровавые рассыплет розы
Здесь, на эти камни, буйный раб.

Ещё играешь ты, ещё невеста ты.
Ты, вся в предчувствии высокого удела,
Идёшь стремительно от роковой черты,
И жажда подвига в душе твоей зардела.

Когда поля твои весна травой одела,
Ты в даль туманную стремишь свои мечты,
Спешишь, волнуешься, и мнёшь, и мнёшь цветы,
Таинственной рукой из горнего предела

Рассыпанные здесь, как дар благой тебе.
Вчера покорная медлительной судьбе,
Возмущена ты вдруг, как мощная стихия,

И чувствуешь, что вот пришла твоя пора.
И ты уже не та, какой была вчера,
Моя внезапная, нежданная Россия.

Есть вдохновенье и любовь
И в этой долго длимой муке.
Люби трудящиеся руки
И проливаемую кровь.

Из пламени живого слитый,
Мы храм торжественный творим,
И расточается, как дым,
Чертог коснеющего быта.