Велимир Хлебников - Том 2. Стихотворения 1917-1922

Пусть пахарь, покидая борону,
Посмотрит вслед летающему ворону
И скажет: в голосе его
Звучит сраженье Трои,
Ахилла бранный вой
И плач царицы,
Когда он кружит, черногубый,
Над самой головой.
Пусть пыльный стол, где много пыли,
Узоры пыли расположит
Седыми недрами волны.
И мальчик любопытный скажет:
Вот эта пыль – Москва, быть может,
А это – Пекин иль Чикаго пажить.
Ячейкой сети рыболова
Столицы землю окружили.
Узлами пыли очикажить
Захочет землю звук миров.
И пусть невеста, не желая
Носить кайму из похорон ногтей,
От пыли ногти очищая,
Промолвит: здесь горят, пылая,
Живые солнца и те миры,
Которых ум не смеет трогать.
Закрыл холодным мясом ноготь.
Я верю, Сириус под ногтем
Разрезать светом изнемог темь.

Просьба великих столиц:
– Боги великие звука,
Волнуя пластину земли,
Вы пробегаете по небу,
Пыль рода людей
Собрали в столицы
Узлами стояния волн,
Сетью единой,
Многосетник столиц
Их чертеж.
– Люди!
Мы великие звуки,
Волнуем вас,
Даем вам войны,
Гибели царств.
Мы дикие кони,
Приручите нас,
Мы понесем вас
В другие миры.

Старый скрипач
Играл для друзей.
И боги красивые звуков
Плескались детьми.

Иверни выверни,
Серый игрень,
Травы топча.
Кучери тучери,
Очери ночери,
Точери тучери,
Дочери вечери
Длинные кудри
Чуткими четками
Течи и тучи.
Иверни выверни,
Умный игрень.
Это на око ночная гроза,
Это наука легла на глаза.
В дол свободы,
Сын погонь,
Ходы, ходы,
Добрый конь.
Это Погода или Подага
Моется мокрою губкой дождя.
Эй, выноси, иноходец, вождя!

В щеки и очи
Сегодня больше и больше пощечин.
Товарищи! Товарищи!
На что тебе цари?
Когда ты можешь крикнуть: «дурак, стой!»
Приятелю с той половины земного шара.
Пора
Царей прочь оторвать,
Как пуговицу штанов, что стара
И не нужна и их не держит.
А говорят, что самодержец –
С небесными и сине-голубыми глазами…
Эй, винтовочка любезная,
Камни с перстня снять!
И в тайгу исчезну я.
Камушки для мамушки,
А для царей – пуля винтарей.
Охала, ухала, ахала
Вся Россия-матушка.
Погоди, платком махала?
А нам что…
Каждый с усами нахала,
В ус не дуем ничего,
Кулачищи наши – во!

Это хаты, согнувшись, ползут,
Берут на прицел
Белых царей.
Вот она, вот она
Охота на белых царей.
Нет, веревкой пеньковой обмотана
Свобода висит на кремле.
Старики трясут головой,
В ямах глаз – кури<���тся> месть,
Вылетели из лохмоты руки исхудалые,
Как голуби птицы из гнезд.
Пусть пулеметы та-та-та!
Иди смелее, нищета!

Наши жизни – торцы мостовой,
Чтоб коляски каталися, балуя?
Долой этих гадов, долой!
Катался, пожалуй, я!
Сутки возьми пушки стволом,
Что молча смотрит в окна дворцов,
После шагай напролом
В страну детей или отцов.
Голод порохом будет,
Ядром – нагие, бегущие по снегу, люди.
Грянет. Народ.

Зловещи, как убийцы или заговорщики,
Огромной шляпой нахлобучив тучу,
Стоят ночные небоскребы.
Неси туда огонь летучий,
Неси туда раскаты злобы.
Он, он с народом спорщик –
Давайте небу оплеухи,
Пусть долго не сможет смыть позор щеки.

Кобылица свободы. Дикий бег напролом.
  Грохот падавших орлов.
Отсвет ножа в ее
Синих глазах,
Не самодержавию
Бег задержать.
Скачет, развеяв копытами пыль,
Струи волос разметав вдогонку,
Гневная скачет пророчица.
Царская быль
Бьется по камням, волочится.
На ней, как алая попона,
Бьется красный день Гапона.
В глазах ее пламя и темя,
В устах ее пена.
Пали цари
С обрывком уздечки в руке,
И охота за ними
«Улюлю» вдалеке
Воет вдаль победительным рогом.
Вот она, вот она,
Охота на белых царей.
С петлей зверолова,
С лицом деволова
Вышел охотник.
Нет, веревкой пеньковой обмотана
Свобода висит на кремле.

Я вспоминал года, когда,
Как железные стрижи,
Пули, летя невпопад,
В колокола били набат.
Царь – выстрел вышли!
Мы – вышли.
А, Волга, не сдавай!
Дон, помогай!
Кама, Кама! <���Где твои орлы?>
Днепр, где твои чубы?
Это широкие кости,
Дворцов самочинные гости,
Это ржаная рать
Шла умирать.
С бледными, злыми, зелеными лицами,
Прежде добры и кротки,
Глухо прорвали плотину и хлынули
Туда, где полки
Шашки железные наголо вынули.
Улиц, царями жилых, самозваные гости!
Улиц спокойных долгие годы!
Это народ выпрямляется в росте
С знаменем алой свободы.
Брать плату оков с кого?
И не обеднею Чайковского,
Такой медовою, что тают души,
А страшною чугунною обедней
Ответил выстрел первый и последний,
Чтоб на снегу валялись туши.
Дворец безумными глазами,
Дворец свинцовыми устами
Похож на мертвеца,
Похож на Грозного-отца,
Народ любимый целовал…
Тот хлынул прочь, за валом вал.
Над Костромой, Рязанью, Тулой,
Ширококостной и сутулой,
Шарахал веник пуль дворца.
Бежали, пальцами закрывши лица,
И через них струилась кровь.
Шумела в колокол столица.
Но то, что было, будет вновь!
Чугунных певчих без имен –
Придворных пушек рты открыты.
Это отец подымал свой ремень
На тех, кто не сыты.
И, отступление заметив,
Чугунных певчих Шереметев
Махнул рукой, сказав «довольно
Свинца для сволочи подпольной».
С челюстью бледной, дрожащей, угрюмой,
С остановившейся думой
Шагают по камням знакомым:
«Первый блин комом».
Вот она, вот она, вот она,
Охота на белых царей!
Нет. Веревкою серой обмотана
Свобода висит на Кремле.