В черновых записях последних лет жизни Хлебникова сохранились разные планы большой монтажной композиции. Среди намечавшихся тем – « плоскостей » («Молнии», «Конский Спас», «Разин», «Бурлюк», «1905–1917») на первом месте неизменно присутствовала плоскость «Черемуховая», связанная с лирическими воспоминаниями о Красной Поляне (см. СС, 3:490). Не войдя в окончательный состав сверхповести, эта тема реализовалась большой поэмой «Синие оковы» (весна 1922), название которой через паронимическую связь с фамилией Синяковы (см. СС, 3:467) указывает на «небесные законы» как основной ориентир будетлянских «осад» (наблюдения В. Ф. Маркова и В. П. Григорьева); см. примем, ко 2-у парусу «Детей Выдры» на С. 437.
Последовательность плоскостей «Зангези» почти повторяет перечисление того, что поэт изучил: «Звери. Люди. Азбука. Книги. Числа» (автобиографическая заметка 1922 г.).
По дневниковой записи Хлебникова, «„Зангези“ собран – решен 16 января 1922». Изменения и дополнения вносились в уже скомпонованную рукопись даже на стадии типографской верстки (апрель 1922 г.).
Драматургический потенциал сверхповести пытался раскрыть художник В. Е. Татлин (1885–1953), осуществивший в мае 1923 г. сценическую постановку «Зангези» в Петроградском музее художественной культуры. Среди откликов современников на этот театральный акт (как и непосредственно на текст Хлебникова) см.: Н. Пунин. «Зангези» // Жизнь искусства. Пг., 1923. № 20; С. Юткевич. Сухарная столица // Леф. 1923. № 3; К. Локс. «Зангези» // Печать и революция. М., 1923. № 1.
В декабре 1986 г. «Зангези» был поставлен в Музее современного искусства Лос-Анджелеса (англ. пер. – Пол Шмидт (1934–1999), режиссер – Питер Селларс), а несколько позднее в иной режиссерской интерпретации на сцене Бруклинской Академии музыки.
Летом 1992 г. «Зангези» поставил в Москве студийный «Чет-Нечет-Театр» под руководством А. М. Пономарева (см.: В.Хлебников. Зангези. Сценическая композиция А.Пономарева. Под ред. и с предисловием Р. Дуганова. М.: Дягилевъ Центръ. 1992).
Зангези – по определению В. П. Григорьева, «имя-символ, принципиальное для героя (образ которого сливается с образом автора), контаминирует названия рек Ганга и Замбези как символы Евразии и Африки» (Творения, 1986. С. 697). Однако художник Степан Ботиев (автор монументальной скульптуры Велимира Хлебникова в Калмыкии, 1992) высказал предположение, что в основе имени героя лежит калмыцкое слово «занг» – весть, новость, так что Зангези понимается как «вестник Азии». Имея в виду значимость для Хлебникова первого звука в слове, можно считать Зангези неким перевоплощением Заратустры как азийского пророка (см. СС, 1:508) и протагониста Ф. Ницше (из письма к родным в августе 1915 г.: «чувствую определенный простор, чтобы расправить крылья каспийского орлана, и черпаю клювом моря чисел… Так говорил Заратустра» – СП, V:304). В то же время звукоимя «Зэ» в глоссе «звездного языка» объясняется как идея отражения («пара взаимно подобных точечных множеств, разделенная расстоянием» – СС, 3:276). То есть в свете хлебниковского философствования в имени Зангези сфокусировано все мировое единство.
В черновых записях «Гросбуха» встречаются варианты имени героя: Чангези, Мангези, Зенгези. Но еще в черновике «Детей Выдры» есть запись: «Энгвези, это ты?» (см. на С. 247).
Введение:
Сверхповесть, или заповесть – определение принципиально нового жанра. Хлебниковский контекст провоцирует лексическую симметрию по той же префиксальной модели словообразования: «зачеловек» (см. СП, V:152) как выражение победительной сущности «будетлянина» (см. примеч. на С. 404) имплицитно равен сверхчеловеку Ницше (нем. Ubermensch). Ср. «сверхгосударство» (С. 410), «сверхмера» и «сверхвера» (С. 434).
Московский вопрос: «Како веруеши?» – исторически это вопрос киевского князя-крестителя Владимира: «А каковы обычаи вашей веры?» («Повесть временных лет»).
Колода плоскостей слова:
Горы… прямой утес… любимое место Зангези – описание имеет содержательную связь с рассказом В. Ф. Одоевского «Город без имени» (в цикле «Русские ночи», 1844): изгнанный из общества отшельник живет на вершине неприступного утеса, откуда он читает отрывки из сочиненной им проповеди для случайниых прохожих в низине. Отшельника называют черным человеком. Поскольку в имени Зангези присутствует коннотация черноты (Замбези – река, «где люди черней сапога», Ганг – река, «где темные люди – деревья ума», см. поэму «Азы из узы» – СС, 3:278), в самой ретроспективе хлебниковского творчества прослеживается присутствие «черно-белого» протагониста: «черный любирь» (СС, 1:95), «черный царь» (СС, 1:329), Ховун из «черной сотни» (СС, 4:170), глашатай провокативных «чернотворских вестучек» (СС, 4:370) и в то же время «белый ворон» (СС, 1:271).
Читать дальше