Сергей Сорока - Стихи

получали по заслугам
с вероятностью навзрыд,
не ходили кто за плугом
и теряли с ходу стыд.

Неудачные сравненья,
и эпитет никуда.
Ну, зачем вам извиненья,
что упали из дождя,
градины осенней стужи,
заморочили простор,
где себя я обнаружил —
потускнел свободы взор.
Зашумели невезенья,
славно листьями звеня,
разбросала туча тени
на закате грустном дня
всеобъемлющего счастья
на осеннем вираже.
И горят сезонной страстью
листья с блеском в витраже
накренившихся событий
под орущий в ночь народ.
Не осталось что ль наитий,
что, заилился вновь брод? —
Поворачивай оглобли,
расстоянья покоряй,
разыгравшееся лобби,
однозначность выбирай
в поимённости сознанья
помутившихся времён
ни к чему мои старанья
с пересчётами ворон,
что сидят на ветках грусти
в надвитражной пустоте,
где опять в печали льются
капли в яркой красоте.

Я воистину свободен
от печали и тоски.
И ещё на что-то годен. —
Унывать мне не с руки.
Улыбаются рассветы
и улыбчивы цветы,
хоть уже уходит лето,
пригорюнились кусты.
И роняют слёзы травы,
индевеет утром день.
Золотистые дубравы
потеряли лист и тень.
Солнце прячется за тучи.
Дождик моросит всю ночь
да и днём идёт по кручам
в золотом кафтане прочь.
Скупо солнце засияет,
повернёт лицо на юг,
тёплым сумраком затянет
оголевший лес и луг.

Вновь снег идёт и охлаждает воздух,
но тает тут же на земле сырой,
мой нарушает безобразно отдых,
лососевою падает икрой
крупа из капелек снежинок ярких
блестит, и слепит фарами глаза
машина мчащегося газа
из белизны, но бестолково марких.
Вот только чистотой своей сверкая,
становится вдруг серой массой вновь
с листвой опавшею вчера лесов.
Не видно этому конца и края,
повсюду комья грязи в нас летят —
по осени считают вновь солдат.

Походил бы по Парижу,
и на кладбище б сходил,
может быть, кого увижу
без седла и без удил,
кто промчался по столетью
и нашёл себе покой.
Слово бьёт по душам плетью,
машет жёсткою строкой.

Я записываю стансы —
нечитабельный сонет.
Тают ветреные шансы…
…и опять спасенья нет
от изнанки недомолвок
в бестолковостях своих.
В жизни множество уловок —
и такой же этот стих.

В смысле всё произведенье,
если можно так назвать.
Я же праздную раздельно,
нечего давно сказать
в оправдание совета —
отойти на задний план
или встать в тени Поэта
там, где стелется туман.

Закрывая непонятность
в понятийности пустой,
где посеяна невнятность
засверкавшей чистотой
всей объёмности словесной
под сверкание луны,
голой, до безумья честной,
коль глядеть со стороны.

Не добрался до Парижа…
…дорог мне мой Барнаул.
Пополам сломалась лыжа,
северяк мне в морду дул.
И оставил я затею
в дебрях чести прозябать.
Над собой в ночи балдею,
что б ещё мне написать?..

Накануне дня рожденья
надо стих бы записать. —
Где бы взять мне вдохновенье,
хоть словцо одно поймать
и в строку его поставить
да на место, чтоб впритык.
И себя разок прославить,
не заделывая стык
между смыслом в запоздалой
неуклюжести стиха,
и найти бы связи с залом,
где стена, как танк, глуха,
и никто не слышит слово, —
мною сказанное вслух,
повторить желанье снова
поднимает в небо дух.
Оттого сегодня весел —
наступил с утра канун.
Мир безумствующих тесен,
если ты пока не лгун,
то поймёт всё окруженье
всей ненужности стихов,
где «Полёт в самосожженье»
выше снежных облаков.

А я был независимо смелым,
и таким остаюсь до сих пор.
Я владею с нескладностью телом
и держать научился топор,
овладел я рубанком с пилою,
долотом и зубилом, вот так.
Занимаюсь красивой игрою.
А рабочий мой стол – вон верстак.
Получаются странные вещи —
загибается в истину гвоздь.
Озверевшие в логике клещи
загибают в полынную гроздь —
гвоздодёром тащу на пределе
невозможных усилий… успех
отдаётся удачами в теле
и снимает с ненужности грех.
И становятся доски сухими,
ни сучка, ни задоринки в них.
А когда-то все были плохими —
некудышные, словно бы стих
заскучавший в проталине ветер
тот, что свесился с прясла в траву,
а он в лужу, наверное, метил,
чтоб попасть без зимы, да в весну.