Борис Чичибабин - Собрание стихотворений

Забыв свое святое имя,
прервав полет,
они не слышат, как над ними
орган поет…

Не пощадит ни книг, ни фресок
безумный век.
И зверь не так жесток и мерзок,
как человек.

Прекрасное лицо в морщинах,
труды и хворь, —
ты прах — и с тем, кто на вершинах,
вотще не спорь.

Все мрачно так, хоть в землю лечь нам,
над бездной путь.
Но ты не временным, а вечным
живи и будь…

Сквозь адский спор добра и худа,
сквозь гул и гам,
как нерасслышанное чудо,
поет орган.

И Божий мир красив и дивен
и полон чар,
и, как дитя, поэт наивен,
хоть веком стар.

Звучит с небес Господня месса,
и ты внизу
сквозь боль услышь ее, засмейся,
уйми слезу.

Поверь лишь в истину, а флагам
не верь всерьез.
Придет пора — и станет благом,
что злом звалось…

Пошли ж беду свою далече,
туман рассей,
переложи тоску на плечи
твоих друзей.

Ни в грозный час, ни в час унылый,
ни в час разлук
не надо плакать, друг мой милый,
мой милый друг.

КИЕВ {131} 131 Киев. Печ. по: ВСП. С. 249. Впервые: Радуга. — 1988. — № 7. — С. 44. Юрий Вадимович Шанин (1930–2005) — филолог-классик, друг Ч. (см. П. С. 312–346). Золотые ворота. Главные ворота древнего Киева, сооруженные при Ярославе Мудром. …от врубелевских фресок… — Имеются в виду фрески Врубеля в Кирилловской церкви. Батыев. — Батый (1208–1255) — внук Чингисхана, с 1243 г. хан Золотой Орды. Булгаков М. А. (1891–1940) — русский писатель и драматург, с 1906 по 1919 г. жил в Киеве. Городецкий, Лешек (1863–1930) — киевский архитектор, автор знаменитого «Дома с химерами».
Ю. Шанину
Без киевского братства
деревьев и церквей
вся жизнь была б гораздо
безродней и мертвей.

В лицо моей царевне,
когда настал черед,
подуло Русью древней
от Золотых ворот.

Здесь дух высок и весок,
и пусть молчат слова:
от врубелевских фресок
светлеет голова.

Идем на зелен берег
над бездной ветряной
дышать в его пещерах
святою стариной.

И юн и древен Киев —
воитель и монах,
смоловший всех батыев
на звонких жерновах.

Таится его норов
в беспамятстве годов,
он светел от соборов
и темен от садов.

Еще он ал от маков,
тюльпанов и гвоздик, —
и Михаил Булгаков
в нем запросто возник.

И, радуясь по-детски,
что домик удался,
строитель Городецкий
в нем делал чудеса…

Весь этот дивный ворох,
стоцветен и стокрыл,
веселый друг филолог
нам яростно дарил.

Брат эллинов и римлян,
античности знаток,
а Киев был им привран,
как водится, чуток.

Я в том не вижу худа,
не мыслю в том вины,
раз в киевское чудо
все души влюблены.

Ведь, если разобраться,
все было бы не так
без киевского братства
ученых и бродяг.

Нас всех не станет вскоре,
как не было вчера,
но вечно будут зори
над кручами Днепра.

И даль бела, как лебедь,
и, далью той дыша,
не может светлой не быть
славянская душа.

НА СМЕРТЬ
ЗНАКОМОЙ СОБАЧКИ ПИФЫ {132} 132 На смерть знакомой собачки Пифы. Печ. по: ВСП. С. 251. Пифой звали собачку Ю. Шанина.

Принесли в конверте
мизерную весть,
и о малой смерти
мне пришлось прочесть.

Умерла собачка —
не велик урон:
без печали спячка,
пища для ворон…

От какого тифа,
от какой беды
забежала Пифа
в горние сады?

Шерстяная, шустрая…
Горя не смирю,
и, как равный, чувствуя,
с равной говорю.

И в любви, и в робости
я тебе под стать
и хочу подробности
про беду узнать.

Ты была хорошею,
как свеча во мгле,
озорной порошею
стлалась по земле.

В человечьей гадости
лап не замарав,
от собачьей радости
проявляла нрав.

Дай мне лапы добрые
и не будь робка,
вся ты наподобие
светлого клубка…

Если встать, на корточки,
разлохматить прядь,
все равно на мордочке
дум не разобрать.

На кого надеяться?
Разлеглась, как пласт,
не облает деревца,
лапки не подаст.

Бедный носик замшевый,
глазоньки в шерсти, —
ах вы, люди, как же вы
не могли спасти?