Но доброе средневековье
дарило путников любовью,
как чудотворец и поэт.
Его за скудость шельмовали,
а все ж лошадки жерновами
мололи суету сует…
У Бога в каменной шкатулке
есть жестяные переулки,
домов ореховый раскол
в натеках смол и стеарина
и шпиль на ратуше старинной,
где Томас лапушки развел.
За огневыми витражами
пылинки жаркие дрожали
и пел о Вечности орган.
О город готики Господней,
в моей безбожной преисподней
меня твой облик настигал.
Наверно, я сентиментален.
Я так хочу вернуться в Таллинн
и лечь у вышгородских стен.
Там доброе средневековье
колдует людям на здоровье —
и дух не алчет перемен.
Сентябрь 1970
* * *
С далеких звезд моленьями отозван
{119} 119 «С далеких звезд моленьями отозван…». Печ. по: ВСП. С. 157. Впервые: Юность. — 1989. — № 4. — С. 3.
,
к земле прирос
и с давних пор живет в лесу литовском
Иисус Христос.
Знобят дожди его нагое тело,
тоскуют с ним,
и смуглота его посеверела
от здешних зим.
Его лицо знакомо в каждом доме,
где видят сны,
но тихо стонут нищие ладони
в кору сосны.
Не слыша птиц, не радуясь покою
лесных озер,
он сел на пень и жалобной рукою
щеку подпер…
Я в ту страну лесную и речную
во сне плыву,
но все равно я ветрено ревную
к нему Литву.
Он там сидит на пенышке сосновом
под пенье ос,
и до сих пор никем не арестован
смутьян Христос.
Про черный день в его крестьянской торбе
пяток сельдей.
Душа болит от жалости и скорби
за всех людей.
Ему б — не ложь словесного искуса,
молву б листвы…
Ну как же вы не видели Иисуса
в лесах Литвы?
1970
* * *
Месяц прошел и год, десять пройдет и сто
{120} 120 «Месяц прошел и год, десять пройдет и сто…» (Ласточкино гнездо). Печ. по: ВСП. С. 79. Впервые: М60. С. 116. Ст-е написано по заказу: сочинить песню о «Ласточкином гнезде» в ритме вальса.
, —
дышит — поет внизу море в барашках белых.
Ласточкино гнездо, Ласточкино гнездо —
нежного неба зов, южного моря берег.
Прожитых дней печаль стихла и улеглась.
Чайки сулят покой. Звездно звенят цикады.
Близким теплом души, блеском любимых глаз
в Ласточкином гнезде так неземно тиха ты.
Наши сердца кружит солнца и моря хмель,
память забыла все горести и ненастья.
Почка лозы святой — пушкинская свирель —
путников вновь свела в замке добра и счастья.
Сладостно-солона вечная синева,
юность ушла в туман на корабле прошедшем.
«Ласточкино гнездо» — ласковые слова,
те, что не раз, не два мы в тишине прошепчем.
Как за волной волна, тайне душа верна.
Спят за горой гора в свете от кипарисов.
Давние времена, славные имена,
как ветровой привет и как заветный вызов.
Стань для меня с тобой памятью и звездой,
где, как веков настой, море шумит в пещерах,
Ласточкино гнездо, Ласточкино гнездо —
нежного неба зов, южного моря берег.
1970
* * *
Деревья бедные, зимою черно-голой
{121} 121 «Деревья бедные, зимою черно-голой…». Печ. по: ВСП. С. 222. Впервые: Моск. комсомолец. — 1989. — № 55. Деревья. — Сквозной образ лирики Ч., совопросники и собеседники поэта.
что снится вам на городском асфальте?
Сквозь сон услышьте добрые глаголы,
моим ночам свою беду оставьте.
Взмахнув ветвями, сделайтесь крылаты,
летите в Крым, где хорошо и южно,
где только жаль, что не с моей зарплаты,
а то и нам погреться было б нужно.
Морозы русские, вы злее, чем монголы,
корней не рушьте, сквозь кору не жальте…
Что может сниться вам зимою черно-голой,
деревья бедные, на городском асфальте?
1971
* * *
Дай вам Бог с корней до крон
{122} 122 «Дай вам Бог с корней до крон…». Печ. по: ВСП. С. 211. Впервые: Знамя. — 1989. — № 5. — С. 33. Поводом к ст-ю послужил отъезд друзей в Израиль. Текст распространялся в списках и был предъявлен Ч. при исключении из. Союза писателей в 1973 г.
без беды в отрыв собраться.
Уходящему — поклон.
Остающемуся — братство.
Вспоминайте наш снежок
посреди чужого жара.
Уходящему — рожок.
Остающемуся — кара.
Всяка доля по уму:
и хорошая, и злая.
Уходящего — пойму.
Остающегося — знаю.
Читать дальше