Борис Чичибабин - Собрание стихотворений

Но зато и никто не увидит вовеки на дне нас,
где кичатся и лгут книжных княжеств хмельные князья.
Нам с тобой не к лицу их разгульная жизнь и надменность.
Этой трудной порой нам терять свою совесть нельзя.

Перед всеми клянусь, что с тобой никогда не поссорюсь.
Наши души просты. Им раздолье в краю грозовом.
Мы в сердцах навсегда поселим доброту и веселость
и немногих друзей на застенчивый пир позовем.

Мы — как соль и вода. Нас нельзя разлучить и поссорить.
Разве черная ночь отделима от белого дня?
Разве старится жизнь? Разве с дубом сражается желудь?
Я не верю тебе, когда ты проклинаешь меня.

НА ЖУЛЬКИНУ СМЕРТЬ {81} 81 На Жулькину смерть. Печ. по: М60. С. 153 (датируется по ВСП). Шевченковский сад — парк им. Т. Г. Шевченко в центре Харькова.

Товарищи, поплачьте один на свете раз
о маленькой собачке, что радовала вас,

что с нами в день весенний, веселья не тая,
перебирала всеми своими четырьмя,

и носик нюхал воздух, и задыхалась пасть,
и сумасшедший хвостик никак не мог опасть.

Мы так ее любили, не знали про беду.
Ее автомобилем убило на ходу.

Мне кажется все время, что это только сон,
как жалобно смотрели глаза под колесом.

А сердце угасает и горлышко пищит
и просит у хозяев живительных защит.

Как тягостно и просто тянулась эта ночь!
Ни ласкою, ни просьбой уже ей не помочь!

Ласкали и купали, на трудные рубли
ей кости покупали — а вот не сберегли.

И стали как культяпки и выпал из-за щек
четыре куцых лапки и бедный язычок.

Ребята озорные, от горя потускнев,
в саду ее зарыли, как будто бы во сне.

Проснемся рано утром, а боль еще свежа.
Уже не подбежит к нам, ликуя и визжа.

В земле, травой поросшей, отлаявшись навек,
она была хорошей, как добрый человек.

Куда ж ты улетело, куда ж ты утекло,
из маленького тела пушистое тепло?

До смерти буду помнить, а в жизни не найду:
стоит над нею холмик в Шевченковском саду.

Животик был запачкан, вовсю смеялась пасть.
Прости меня, собачка, что я тебя не спас.

Не хватит в мире йода. Утрат не умаляй.
По гроб в нутро мое ты царапайся и лай.

ВЕРБЛЮД {82} 82 Верблюд. Печ. по: М60. С. 155. Впервые: Радуга. — 1989. — № 6. — С. 25 (датируется по ВСП). Верблюд. — В русской поэзии XX века верблюд, известный своим долготерпением и выносливостью, неоднократно выступал олицетворением поэта — ср. образ верблюда у Цветаевой («И вот, навьючив на верблюжий горб…»), Тарковского («На длинных нерусских ногах…»). Верблюд Ч. выделяется «угрюмой живучестью» и «нежным презреньем» — ироническим отношением к своей судьбе.

Из всех скотов мне по сердцу верблюд.
Передохнет — и снова в путь, навьючась.
В его горбах угрюмая живучесть,
века неволи в них ее вольют.

Он тащит груз, а сам грустит по сини,
он от любовной ярости вопит,
его терпенье пестуют пустыни.
Я весь в него — от песен до копыт.

Не надо дурно думать о верблюде.
Его черты брезгливы, но добры.
Ты погляди, ведь он древней домбр ы
и знает то, чего не знают люди.

Шагает, шею шепота вытягивая,
проносит ношу, царственен и худ, —
песчаный лебедин, печальный работяга,
хорошее чудовище верблюд.

Его удел — ужасен и высок,
и я б хотел меж розовых барханов,
из-под поклаж с презреньем нежным глянув,
с ним заодно пописать на песок.

Мне, как ему, мой Бог не потакал.
Я тот же корм перетираю мудро,
и весь я есть моргающая морда,
да жаркий горб, да ноги ходока.

НАТАШЕ {83} 83 Наташе. Печ. по: М60. С. 159. Посвящено Наталье Ивановне Смирской. Работая в библиотечном коллекторе, она могла радовать Ч. книжными новинками. Книгомолок — неологизм (ср. богомолок).

Кого люблю — так это домовых.
Чего боюсь — так это недомолвок.
Когда-нибудь, достав из книгомолок,
всю жизнь мою прочтут в стихах моих.

Уж верно там найдется след Наташин.
Но кто еще таинственней, чем ты?
И чадом рощ горчат твои черты,
и вздох из губ, как бусинки, протяжен.