Аполлон Григорьев: Избранные произведения

„Дай мне есть“, — сказал… Подать я —
Подала что́ бог послал…
У огня сушил он платье,
Кушал — а потом он спал…
Как проснулся, не могла я
Слез невольных удержать…
Он же точно утешая,
Обещал врагов прогнать.
А горшок тот сберегла я,
Из которого он ел,
Суп простой наш ел…»
«Цел горшок тот, цел, родная?
Говори ты: цел?»

— «Отвезли его в безвестный,
Дальний край: свою главу
Он сложил не в битве честной —
На пустынном острову.
Даже — верить ли? — не знали…
Всё ходил в народе слух:
Скоро, скоро из-за дали,
Грозный он нагрянет вдруг…
Тоже, плача, всё ждала я,
Что его нам бог отдаст,
Родине отдаст…»
— «Бог за слезы те, родная,
Бог тебе воздаст!»

Друзья мои, когда умру я,
Пусть холм мой ива осенит…
Плакучий лист ее люблю я,
Люблю ее смиренный вид,
И спать под тению прохладной
Мне будет любо и отрадно.

Одни мы были вечером… я подле
Нее сидел… она головкою склонилась
И белою рукой в полузабвеньи
По клавишам скользила… точно шепот
Иль ветерок по тростнику скользил
Чуть-чуть — бояся птичек разбудить.
Дыханье ночи, полной неги томной,
Вокруг из чащ цветочных испарялось;
Каштаны парка, древние дубы
С печальным стоном листьями шумели.
Внимали ночи мы: неслось в окно
Полуоткрытое весны благоуханье,
Был ветер нем, пуста кругом равнина…
Сидели мы задумчивы, одни,
И было нам пятнадцать лет обоим;
Я на Люси взглянул… была она
Бледна и хороша. О, никогда
В очах земных не отражалась чище
Небесная лазурь… Я упивался ею.
Ее одну любил я только в мире,
Но думал я, что в ней люблю сестру…
Так вся она стыдливостью дышала;
Молчали долго мы… Рука моя коснулась
Ее руки — и на челе прозрачном
Следил у ней я думу… и глубоко
Я чувствовал, как сильны над душой
И как целительны для язв души
Два признака нетронутой святыни —
Цвет девственный ланит и сердца юность.
Луна, поднявшись на небе высоко,
Вдруг облила ее серебряным лучом…
В глазах моих увидела она
Прозрачный лик свой отраженным… кротко,
Как ангел, улыбнулась и запела.
Запела песнь, что трепет лихорадки,
Как темное воспоминанье, вырывал
Из сердца, полного стремленья к жизни
И смерти смутного предчувствия… ту песню,
Что перед сном и с дрожью Дездемона,
Склоняяся челом отягощенным,
Поет во тьме ночной, — последнее рыданье!
Сначала звуки чистые, полны
Печали несказанной, отзывались
Томительным каким-то упоеньем;
Как путник в челноке, на волю ветра
Отдавшись, по волнам несется беззаботно,
Не зная, далеко иль близко берег,
Так, мысли отдаваясь, и она
Без страха, без усилий по волнам
Гармонии от берегов летела…
Как будто убаюкиваясь песнью…

Любить и пить, за дикими зверями
Охотиться — вот жизнь сынов Тироля,
Как горные орлы, как воздух горный,
Свободных… Чудный мир, где на равнины —
На океан с горами вместо волн —
Смотреть не хочет солнце… Чудный мир,
Сочувствий полный весь и эха полный!.. Ты не хуже
Италии, развратной Мессалины
В лохмотьях нищенских, давно поблекшей
От оргий и продажных поцелуев…
И я тебя люблю за то, что белых
Твоих покровов не срывал никто,
К тебе нейдут толпами, как в Неаполь,
И чичероне всех красот твоих
Наперечет не знают. Засыпает
Свободно снег твои нагие плечи.
Тебя люблю я, о Тироль, — и если
Исчезнет вовсе девственная прелесть
С лица земли, я поклонюсь статуям

Бледна, как любовь, и омыта слезами
Среброногая ночь на поля снизошла —
Поднялися туманы, слились с небесами…
К наслаждению время! Заря его — мгла.
Благосклонна была на охоте Дианою,
И под грузом добычи едва мы идем…
Пируют уж братья при звоне стакана,
Под этим же кровом и мы отдохнем…
Бога, Франк, не гневи — смиряться нам надо:
Человек без терпенья — без масла лампада…
О Франк! честолюбье тебя пожирает —
Стыдишься ты бедности жалкой своей;
Тебя ненасытная гордость терзает,
Подобных себе ты не терпишь людей.
Говори: хоть отца, хоть отчизну святую
Ты способен любить или нет?
Ты встречаешь ли утром зарю золотую
И садишься ль с молитвой за скромный обед?

Как повапленный гроб ты в гордыне своей,
Ты грозишься на небо, грозясь на людей.
Но напрасно с хулою и пеной в устах
Ты восстал на того, кто живет в небесах:
Он тебя не заметит,
Он тебе не ответит.
Да и вправе ль хулить ты?..
Так пал серафим.
Низверженный с неба хулитель,
Всех падших верховный властитель.