Анастасия Баталова - Девичье сердце [СИ]

---
А когда всё это закончилось вдруг, пустота
осталась в том месте — как вырезаный квадрат –
чёрный, бездонный, болезненный — просто так
уже не замазать, не выжечь, не отодрать.

И он, уходя, с каждым новым лестничным маршем
понимал всё яснее, что это — системный сбой…

И теперь он снова станет самим собой –
почти таким же. Только немного старше.

Тени сплелись и в объятьях друг друга уснули.
Плыло ночное такси, по асфальту скользя.

Я вывожу на стекле лемнискату Бернулли –
знак бесконечности, если угодно…

Нельзя
верить иллюзиям, их роковым лабиринтам
с зеркальными стенами,
ждать исполнений своих
любовных надежд бесконечно…

Но необорим ты
всё таки в мыслях.

Мечтается: сон на двоих –
(вместе в реальности быть — как банально и грубо –
для идеальной любви нет ведь худшего зла) –
пусть невесомые мысли коснутся как губы,
переплетутся мечты как нагие тела,
щупальца воспоминаний…

Пусть я буду фоном –
краской, случайно залившей твои небеса,
пусть неотвеченный быстрый звонок телефона
навеет тревожную нежность…

Я буду писать…

И годы уйдут — как сквозь пьяные пальцы зарплата –
на то, чтобы вырастить в сердце как травы слова…

Забвенье, где надо, уверенно ставит заплаты:
Ты всех и не вспомнишь — кого по пути целовал…

А я буду пальцем вести по стеклу лемнискату,
не отрывая руки — за овалом овал -

вёрсты и мили — такси вникуда отмахало…
Нижут года параллельные жизни как бусы.
Ты загорел, накачался, оделся со вкусом –
разбогатев, стал таким сексуальным нахалом.

Я?
Всё бродила босой в полустёртых туманах,
вплетая слова в стихотворные ритмы как в косы,
снятые звёзды хранила в дырявых карманах,
пела с балкона “My heart will go on” безголосо…

Не ожидала — судьба так внезапна с призами.

Ливень июньский — как будто попал под обстрел…

Встреча случайная: сразу заметил и замер -

всё окупилось в тот миг.

Ты стоял и смотрел
годы спустя на меня –
забирая глазами…

Как дожить до весны? Переждать это время простуд,
темных пасмурных дней, холодов, хрипоты и бесстишья?

Мне романтик-калека сказал, что стихи не растут
на снегу.

Этим голосом, что скрипа форточки тише,
он рассказывал, веки сомкнув, мне про детство, про мать
(как отец по лицу отхлестал её раз полотенцем).
Он, конечно, взрослел, начинал кое-что понимать,
но внутри оставался напуганным, жалким младенцем,
что стоял и бессильно глядел, как с жестокостью бьют
и ругают друг друга два близких ему человека…
Он с тех пор перестал верить в тихий домашний уют
и в семейное счастье.

Так вырос романтик-калека.

Чуть подмёрзшие лужи. Побитые как зеркала.
Во дворе. Он курил и смотрел не мигая в окошко.

— Хочешь чаю?

Я больше ему предложить не могла.
Он так жил, прибиваясь к чужим, как бродячая кошка.
Не имея "своих", он считал, что ему повезло…

Ветер в форточку веял зимой, как недоброю вестью.

Прорастали несчастные судьбы сквозь город, и зло,
что однажды всего было кем-то удобрено местью.

Бывают где-то бури и цунами,
обвалы, сход лавин огромных с гор.

Страшнее то, что прямо рядом с нами,
в соседнем доме, может, через двор,
себя теряют сами — мы привыкли,
как будто и не видим ничего…

Он прокатил её на мотоцикле.
Давным-давно. Один разок всего.
Шальная ночь. Ровесники-студенты.
(С тех пор она и грезит лишь о нём.)

Он был женат. Он платит алименты.
Она не вышла замуж.

День за днём
проходит жизнь.
Она в моей парадной
живет. Я часто вижу по утрам:
в простом пальто, с фигуркою нескладной
бредет к метро по пасмурным дворам.

Он то пришлёт на праздник ей открытку,
то позвонит — смешливый и простой –
не зная сам, что продолжает пытку
надеждой страшной, глупой и пустой.