Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов

Дщерь Азии, богато наделенна!
По статным и дородным раменам
Бобровою порфирой облеченна,
С собольими хвостами по грудям,
Царевна! сребряный венец носяща
И пестрой насыпью камней блестяща!
Славян наперсница, орд грозных мать,
Сибирь — тебя мне любо вспоминать.

Два века с лишком в вечность упадают,
Твои как ханы белому царю
Покорно пышные чалмы снимают.
Я их преда́нности благодарю.
Хоть населяют разны дики орды
Кряжей и гор сибирских скаты горды,
Но от Туры до острова Ильи
Живут, как дети мирныя семьи.

Пускай Европа чванится умами,
Пускай гордится блеском тонких дум —
Сибирь, гордися кроткими сердцами!
Что значит самый просвещенный ум?
Подобен дерзновенну исполину,
Он зыблет истину, как паутину,
И, разодрав священный занаве́с,
Бросает молнии против небес.

Ей-богу! там жить лучше, где повязкой
Глаза завешены — не видят вдаль,
Где маракуют часослов с указкой,
Не зная, кто таков Руссо, Рейналь.
Страна моя! Тебя я не забуду,
Когда и под сырой землею буду;
Велю, чтоб друг на гробе начертил
Пол-линии: и я в Сибири жил [99] Аллюзия к известному ландшафту Пусеня: Et in Arcadia ego (И я в Аркадии <���родился> (лат.). — Ред.). .

У нас весною любят богомолье,
Притом крестятся все одним крестом;
За то бог дал в землях тако раздолье,
Что о межах судье не бьют челом;
Судье крестьянин не ломает шапки;
С женой, с детьми, как кот согнувши лапки,
В тепле катается, как в масле сыр.
Дай бог, чтоб проклажался так весь мир.

За то в гостинцы матушке царице
Пошлем осистых с искрой соболей,
Чтоб в хладной белокаменной столице
Ей в церковь ездить было потеплей.
Она так набожна, благочестива!
И в царском тереме трудолюбива!
В народе — ангел мирный наяву;
В правленьи — солнце в утреннем пару.

Се та, которая весь Север льдистой
Мизинцем держит так, как перстень свой.
Блажите, орды, что в глуши лесистой
Ермак ударил древле булавой.
Хоть сечь его считаете разбоем,
Однак герой останется героем.
Ермак, отродье богатырских душ!
Он палицей одной расчистил глушь.

Пока в странах неоживотворенных
Недвижима чернелась пустота;
Пока в сих сумерках несотворенных
Не прояснялась вечна густота;
Пока в пространствах солнцы не дышали
И громы в атмосферах не стонали, —
Дотоле — и пункт не существовал,
И тонкий атом в бездне не летал.

Но лишь подвинулись времян колеса,
И чуть трону́лась ось годин и лет;
Чуть потряслась творения завеса,
Вдруг хлынула материя в весь свет.
Повсюду стелет — всюду брызжет сферы
И обливает их в воздушны атмосферы.
Всё полно — нет малейшей пустоты,
От центра до последней высоты.

Каки умы, в стихиях просвещенны,
Откроют мне рожденье естества?
Какие хляби, древле сокровенны,
Отверзли океан сей вещества?
В какой, до появления вселенной,
Таился он пучине отдаленной?
Каким натура перешла путем
Между ничтожеством и бытием?

Хотя непостижимым сим резоном
Колеблюсь я принять идеализм,
Однак дерзаю защищать с Стратоном
Систему вещества против софизм.
Материя, все массы образуя
И бесконечну цепь существ связуя,
Объемлет всё до заднего кольца,
От грубой глыбы даже [101] Я говорю о творениях вещественных, а не духовных, посему и прошу мне не попрекать вменением материализма. Кажется, на одной стороне можно начинать близ самого творца цепь вещественную, равно как на другой должно полагать цепь духовную. С. до творца.

Она, в различны виды наряжаясь,
Живет и в насекомых и в слоне;
И в разноцветны краски изменяясь,
Сияет в ясной льдине и в огне,
В дожде играет алыми дугами,
А в норде огненными облаками.
Движенье есть повсемственный закон,
На коем вещество воздвигло трон.

Движенье, сердце жизненных явлений,
Дает приметить бьющий пульс существ,
От шифера до каменнорастений,
От сих до прозябаемых веществ,
От прозябаемых до мухоловки,
От мухоловки до сороконожки [102] Насекомое бескрылое. С. ,
От рака и камчатского калан [103] Бобр по-камчатски называется калан. С.
Велик ли шаг до индских обезьян?