«Метет, метет… И нет конца метели…»
Метет, метет… И нет конца метели,
Конца тяжелым, белым хлопьям нет.
Метет, метет… И заметает след
К моей солдатской полумерзлой щели.
Метет, метет… И не увидишь света
И не увидишь друга в двух шагах.
Вот через этот безответный мрак
Я двинусь в путь, лишь тьму прорвет ракета.
«Когда-нибудь, уйдя в ночное…»
Когда-нибудь, уйдя в ночное
С гривастым табуном коней,
Я вспомню время боевое
Бездомной юности моей.
Вот так же рдели ночь за ночью,
Кочуя с берегов Невы,
Костры привалов, словно очи
В ночи блуждающей совы.
Я вспомню миг, когда впервые,
Как миру светлые дары,
Летучим роем золотые
За Нарву перешли костры.
И мы тогда сказали: слава
Неугасима на века.
Я вспомню эти дни по праву
С суровостью сибиряка.
«Еще утрами черный дым клубится…»
Еще утрами черный дым клубится
Над развороченным твоим жильем.
И падает обугленная птица,
Настигнутая бешеным огнем.
Еще ночами белыми нам снятся,
Как вестники потерянной любви,
Живые горы голубых акаций
И в них восторженные соловьи.
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день, — мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери
С рассветом новым встанет тишина.
Последний враг. Последний меткий
выстрел.
И первый проблеск утра, как стекло.
Мой милый друг, а все-таки как быстро,
Как быстро наше время протекло!..
В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней?
Свой добрый век мы прожили как люди —
И для людей.
На площади, ряды смыкая,
Толпа росла, как темнота, —
Она и цветом не такая,
И песня в ней звучит не та.
Француженка! Ей были странны
Полуславянские азы
И наш раскатистый, гортанный,
Для боя созданный язык.
В казармах или на заводе,
На фабрике и в мастерской,
Могучей тронувшись рекой,
Она вдруг стала в переводе
И для французов не такой.
Она гремела над полками,
И грозный в ней призыв окреп, —
То улиц вывернутый камень
И труженика черствый хлеб.
И вслед за русской «Марсельезой»,
Качаясь, вышел строй штыков,
И двинулся, гудя железом,
Зеленый ряд броневиков.
И словно заново рожденный,
Вождя встречая своего,
Шагал народ освобожденный
При кликах имени его.
Оно летело зовом струнным
И как пароль неслось в ответ
Устам, и старческим и юным,
И тем, кто мал, и тем, кто сед, —
Оно гремело без трибуны,
Оно известно без газет.
Все ждал народ. И вот уж скоро…
И вот, заветный день узнав,
К нему пошел рабочий город
Со всех заводов и застав.
К нему, чье имя издалека
Дошло, стирая грань племен,
Призывом мощно и широко
Для всех народов и времен.
Ряды заводских и фабричных…
Ряды платочков, шапок, плеч…
Здесь тысячи и самых личных
И самых лучших в жизни встреч.
Всех воедино их связала
В апрельский вечер, в поздний час,
Вот эта встреча у вокзала,—
Одна для всех сердец и глаз.
И как дышать и как смотреть им?
Тут все — истории глава…
Уже идут, как по столетьям,
Живые Ленина слова.
Они войдут и в гул восстаний,
В призыв знамен и крик бойца,
В сокровища воспоминаний,
В людские жаркие сердца.
За каждым словом к очевидцам
Мы ходим, чтоб навек сберечь…
По старым роемся страницам,
Чтобы собрать хоть по крупицам
Ту незаписанную речь.
И если б мы родились снова
И встретить вновь его могли,
Не позабыли бы ни слова,
Векам подарок оберегли.
Но то мечта. А мне хоть проще,
Обычай новый не ввожу,
Но каждый год на эту площадь
В апрельский вечер прихожу.
Иду как будто с кем-то в ногу,
Как будто встреча впереди,
И кажется мне всю дорогу,
Как что-то ширится в груди.
Не спорить, отвечать я стану,
Чтоб ты, моряк, гордиться мог,
Коль я перед тобой предстану
И как поэт и как стрелок.
Я о стрелках скажу, но прежде
Тебя я другом назову.
Твоим стихам, твоей одежде
Скажу два слова в похвалу.
Читать дальше