Эдуард Асадов - Дума о Севастополе (сборник)

Однажды парком в предзакатный час

Шла женщина неспешно по дороге.

Красавица и в профиль, и в анфас,

И в глубине зеленоватых глаз —

Одна весна и никакой тревоги.

Была она как ветер молода,

И, видимо, наивна до предела,

Иначе б непременно разглядела

Три тени за кустами у пруда.

Не всем, видать, предчувствие дано.

Тем паче если не было примеров

Чего-то злого. В парке не темно,

И шла она уверенно в кино

Без всяческих подруг и кавалеров.

Но быть в кино ей, видно, не судьба:

Внезапно с речью остроэкзотичной

Шагнули к ней три здоровенных лба

С нацеленностью явно эротичной.

Один промолвил, сплюнув сигарету:

«Она – моя! И споров никаких!»

Другой: «Ну нет! Я сам сожру конфету!»

А третий хмыкнул: «Мы красотку эту

По-дружески разделим на троих!»

Закат погас, и в парке стало хмуро.

Вдали сверкнули россыпи огней…

«Ну, хватит! Брось таращиться как дура!

Ступай сюда в кусты!» И три фигуры,

Дыша спиртным, придвинулись плотней.

«Ребята, что вы?!»… Голос замирает,

А трое смотрят хмуро как сычи.

«Вы шутите? Ну что вас раздирает?!» —

«Мы шутим? Да серьезней не бывает!

Снимай же все, что надо, и молчи!»

Один дохнул: «Заспоришь – придушу!

Сейчас исполнишь все, что нам угодно!

Чтоб выжить – покажи, на что способна!»

Она вздохнула: «Ладно… Покажу!»

Неторопливо сбросила жакетку

И первому, уже без лишних фраз,

Ребром ладони яростно и метко

По горлу – словно сталью: раз! И раз!

И вновь – удар! «Теперь души, скотина!»

И тут буквально чудо наяву:

Почти со шкаф величиной, мужчина

Как сноп мгновенно рухнул на траву!

Другой, взревев, рванулся к ней навстречу,

Но тут – прием и новый взмах рукой!

И вот уже второй за этот вечер

Как бык уткнулся в землю головой…

А третий, зло зубами скрежеща

И целясь впиться в горло пятернею,

Вдруг резко вырвал нож из-под плаща

И прыгнул кошкой с бранью беспощадною.

Она же резко вымолвила: «Врешь!»

И, сжавшись, распрямилась как пружина.

И вот, роняя зазвеневший нож,

На землю третий грохнулся детина.

И тут, покуда, ползая ужом,

Они стонали, мучаясь от боли,

Она, как вспышка воплощенной воли,

Шагнула к ним с подобранным ножом.

«Ну что, мерзавцы? Отвечайте, что?!

Насильничать решили? Дескать, сила?

Скажите же спасибо мне за то,

Что я вам жизни нынче сохранила!

Сейчас я вновь в кинотеатр иду,

А ровно через два часа – обратно.

Однако же прошу иметь в виду:

Чтоб даже духу вашего в саду

Здесь просто близко не было. Понятно?!

А притаитесь где-то за кустом,

Тогда, клянусь, что я на этом месте

Лишу вас вашей жеребячьей чести

Вот этим самым вашим же ножом!

А если ж вдруг найдете пистолет,

Намного хлеще сыщете ответ:

Ведь я кладу почти что пулю в пулю

И рисковать вам даже смысла нет!»

Чуть улыбнувшись, строго посмотрела,

Губной помадой освежила рот,

Неторопливо кофточку надела

И легким шагом двинулась вперед.

Шла женщина спокойно и упрямо,

И строгий свет горел в ее глазах,

А сзади три насильника и хама,

Рыча от боли, корчились в кустах…

О, люди! В жизни трудно все предвидеть!

И все-таки не грех предупредить

Мужчин, способных женщину обидеть

И даже силу где-то применить:

Чтить женщину есть множество причин:

Когда умом, да и силенкой тоже

Она сегодня часто стоить может

И двух, и трех, и пятерых мужчин!

8 марта 1995

Счастливый голос в трубке телефонной:

– Люблю, люблю! Без памяти! Навек!

Люблю несокрушимо и бездонно! —

И снова горячо и восхищенно:

– Вы самый, самый лучший человек!

Он трубку, улыбаясь, положил.

Бил в стекла ветер шумно и тревожно.

Ну что сказать на этот буйный пыл?

И вообще он даже не решил,

Что хорошо, а что тут невозможно?

Ее любовь, ее счастливый взгляд,

Да, это праздник радости, и все же

На свете столько всяческих преград,

Ведь оболгут, опошлят, заедят,

К тому ж он старше, а она моложе.

Ну что глупцам душа или талант!

Ощиплют под чистую, как цыпленка,