– Простите, – моряк пробасил смущенно.
Понятно. Бывал в положенье таком.
Счастливое время… Молодожены…
– Да нет, мы двенадцатый год живем.
И чувствуя, видно, как подняли брови
Оба соседа, он в тишине
Стал говорить вдруг просто, с любовью,
С любовью… о собственной о жене.
Как встретил в клубе ее впервые,
Как в первый раз сказал ей: «Жена…»,
Какие глаза у нее озорные
И как хорошо смеется она.
– Немного капризная, правда, бедовая,
Балую тоже и сам порой,
Орехи очень любит кедровые,
Чуть не мешок вот везу домой.
Был на Урале в командировке,
Две недели дано мне было.
А я в полторы достал сортировки… —
Моряк улыбнулся: – И снова к милой?
Мы с флотским шутили, острили зубато,
Но было нам вроде неловко немного.
Ну так, словно были мы в чем виноваты
Пред теми, с кем нас разлучила дорога.
Он вышел в Бекетовке. Снова мрак
Гудел от вагонной дрожи.
– Хороший парень, – сказал моряк, —
Душевный парень, и все же…
Таких, к сожаленью, жены порой
Не очень-то любят и ценят не очень.
Зря раньше срока он едет домой.
Всякое может застать, между прочим…
Он выкурил трубку и вновь – храпака.
Бывалому всюду родная каюта!
А мне не спалось. От слов моряка
Стало грустно вдруг почему-то.
И впрямь не слишком ли часто бывает,
Что многие странно живут порой:
На чувства холодом отвечают,
На холод – нежностью и тоской?
Не знаю, как будет попутчик наш встречен,
Не ведаю, что у него за жена,
Но мне захотелось вдруг в этот вечер
Сказать, чтоб смогла услышать она:
– Послушайте, незнакомка далекая!
Не знаю: хорошая вы или скверная,
Сердечная, добрая или жестокая,
Но то, что любимая, – знаю наверное!
Поймите: в вагоне, соседям на час
Обычно не лгут никогда. Зачем?
Вас любят! А это один только раз
Встречается людям, и то не всем!
Поэтому, если вы любите тоже,
Привет вам сердечный!.. Но если вдруг
Сосед мой недаром меня встревожил
И встретится с болью ваш лучший друг,
Стойте тогда! Удержитесь от взгляда,
От тайных улыбок и тайных встреч!
Поймите: любовь не оплевывать надо,
А либо отвергнуть, либо беречь!..
Прислушался: ровно сосед мой дышит.
Он рядом – и то услышать не мог.
А до нее километры дорог…
Все верно. И все-таки вдруг услышит?!
1961
Артистке цыганского театра «Ромэн»
Ах, как бурен цыганский танец!
Бес девчонка: напор, гроза!
Зубы – солнце, огонь – румянец
И хохочущие глаза!
Сыплют туфельки дробь картечи.
Серьги, юбки – пожар, каскад!
Вдруг застыла… И только плечи
В такт мелодии чуть дрожат.
Снова вспышка! Улыбки, ленты.
Дрогнул занавес и упал.
И под шквалом аплодисментов
В преисподнюю рухнул зал…
Правду молвить; порой не раз
Кто-то втайне о ней вздыхал
И, не пряча влюбленных глаз,
Уходя, про себя шептал:
«Эх, и счастлив, наверно, тот,
Кто любимой ее зовет,
В чьи объятья она из зала
Легкой птицею упорхнет».
Только видеть бы им, как, одна,
В перештопанной шубке своей,
Поздней ночью спешит она
Вдоль заснеженных фонарей.
Только знать бы им, что сейчас
Смех не брызжет из черных глаз
И что дома совсем не ждет
Тот, кто милой ее зовет.
Он бы ждал, непременно ждал!
Он рванулся б ее обнять,
Если б крыльями обладал,
Если ветром сумел бы стать.
Что с ним? Будет ли встреча снова?
Где мерцает его звезда?
Все так сложно, все так сурово,
Люди просто порой за слово
Исчезали бог весть куда.
Был январь, и снова январь…
И опять январь, и опять…
На стене уж седьмой календарь.
Пусть хоть семьдесят – ждать и ждать!
Ждать и жить! Только жить не просто:
Всю работе себя отдать,
Горю в пику не вешать носа,
В пику горю любить и ждать!
Ах, как бурен цыганский танец!
Бес цыганка: напор, гроза!
Зубы – солнце, огонь – румянец
И хохочущие глаза!..
Но свершилось: сломался, канул
Срок печали. И над окном
В дни Двадцатого съезда грянул
Животворный весенний гром.
Говорят, что любовь цыганок —
Только пылкая цепь страстей.
Эх вы, злые глаза мещанок,
Вам бы так ожидать мужей!
Сколько было злых январей…
Сколько было календарей…
В двадцать три – распростилась с мужем.
В сорок – муж возвратился к ней.
Снова вспыхнуло счастьем сердце,
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу