Николай Браун - Стихотворения

Звезды мои,
собеседники долгих ночей!
Пусть говорят, что удел ваш —
холодная черная бездна,
Что за веками века,
тысячи лет, миллионы
Обречены вы смотреть не мигая,
Взором холодным
в холодные Вечности очи.
Не был я в бездне той черной
и вас я такими не видел,
Здесь же, в прохладе земной,
сквозь деревьев притихшие листья,
Дышит, мерцает, трепещет
живая душа мирозданья,
Ваша душа,
собеседники долгих ночей!
В радости — радуюсь вам
и любуюсь я вами,
В горести — жалуюсь вам
сквозь земные соленые слезы.
Звезды мои!
Оставайтесь навеки такими —
Радуйте взоры живых,
трепещите, дышите, мерцайте!

Не унижайте рук.
Их изваянье
На пьедестал бы надо возвести.
Они достойны отлитыми быть
Из самого достойного металла.

Чтó медь! Чтó бронза!
Я бы отлил их
Из золота, горящего, как солнце, —
Они, как солнца свет, животворящи,
Как два луча, дарованных земле,
Два рычага, которым все под силу.

Руками пращур вытесал топор,
Огонь добыли руки Прометея,
Дедал рукам обязан взлету в небо,
Родили руки первый звук струны,
И вздох смычка, и рокотанье клавиш,
Они коснулись кистью полотна
И научили краски петь и плакать.

Не станет их — и все осиротеет,
Без них бурьяном порастут поля,
Оглохнут струны и ослепнут краски,
Без них бумаги мертвые рулоны
Не оживит пророческое слово,
И вся земля пустынею безмолвной
Предстанет нам.
Не унижайте рук.

Я скульптором хотел бы стать в моих
Стихах, берущих мир в свою орбиту,
Чтоб я не только краски, но и форму
В словах послушных мог
воссоздавать.

Я осязать хочу шероховатость
Березовой коры, земной дороги,
И облака летящего округлость,
И каменную выпуклость горы.

Хочу лепить я мускулы литые
Молотобойца и крыло касатки,
И легкий луч девической улыбки,
И трепетную сдержанность коня.

И я хочу, чтоб созданное мной
Не каменело мертвым изваяньем,
Но чтоб дышало, пело, красовалось,
Живой душой светилось изнутри.

Черчу я свой чертеж.
Я теорему
Искусства в нем обязан доказать.
Я в нем обязан жизнь раскрыть как тему
И все концы с началами связать.

А жизнь глушит, кружит неразберихой,
Смешав следы начала и конца,
Как лабиринт,
Где лишь маячит выход,
Как черновик,
Где нет еще лица.

Но Архимед, гореньем одержимый,
Стоял склонясь, не видя ничего,
В тот миг, когда копье солдата Рима
Упало тенью на чертеж его.

Мне б так стоять перед любой расплатой,
Чертить чертеж,
Зачеркивая ложь, —
И пусть потом тупой сапог солдата
Сотрет, сомнет, смешает мой чертеж!

Когда ты бог, ты одинок, как бог.
Но если ты — соперник бога, демон,
Ты для людей, для всех земных эпох,
Соблазном был, загадкой, вечной темой.

Дух изнывал, изнемогала страсть
В плену молитв, лампад и послушаний,
И демона ликующая власть
Была запретным знаменем восстаний.

Восстаний тела против тех вериг,
Что душат плоть, смирив ее елеем,
Восстаний мысли той, что каждый миг
Горит святым кощунством Галилея.

Ты, отрешенный, не был одинок,
Гордец, лишенный горней благодати,
Ты стал земным, и гордых духом рати
Отозвались тебе со всех дорог.

И нарастал восстаний грозный гул,
Смешав навек истоки вечных истин.
И, как легенда, в слово ты шагнул
И на полотнах петь заставил кисти.

В войну, когда земля моя лежала
В тисках блокад
И в горечи утрат,
Мне было не до слез и не до жалоб:
Я призван был держаться, как солдат.

Судьба моя была бы горше плена,
Страшнее даже гибели самой,
Когда бы встал хоть на одно колено
Мой стих,
Сраженный хоть одной слезой.

Он клятву дал перед землей и небом,
Солдатским делом жизнь его была.
Он видел смерть,
Но плакальщиком не был,
Какая б горечь сердце ни рвала.

И все мое —
Потери, боль, невзгода,
Бледнело все, как при огне зола:
Шла по земле
Трагедия народа,
Она моей трагедией была.