Николай Браун - Стихотворения

Найди тот почерк — и в твоем
искусстве
Взыграют сразу линии, и краски,
И звуки, и метафоры,
и снова
Оно, подобно древнему Орфею,
Бездушный, мертвый камень оживит.

Не разойдется, не расстанется
Моя судьба с твоей судьбой.
Ты с детских лет моя наставница,
Я жил тобой,
Дышал тобой.

И, как друзей зовут на выручку,
Я звал тебя, живой родник.
Я к соловьям твоим на выучку
Ходил, как робкий ученик.

Твоих снегов,
Твоих подснежников
Дыханье вешнее ловил,
Дроздов, трещоток, пересмешников
Сам пересмеивать любил.

В твоих черемух пенных кружево
Лицо и руки окунал.
Я замирал, когда подслушивал
Колосьев шепот у канав.

Как неземному откровению,
Внимал бубенчику ручья.
Твоих громов и молний рвением
Свою строку наполнил я.

И опалил ее морозами,
И закалил, чтоб стала в строй,
И напоил твоими росами,
И озарил твоей зарей.

И чтоб душой дышала русскою,
Я твоего ей дал тепла,
Чтоб не кривой тропинкой узкою —
Большой дорогой к людям шла.

Мать качает меня на руках…
Деревянный домишко продрог.
Он по крышу — в снегах.
Он — в глуши, он вдали от дорог.
Тишиной начинается век,
не затишьем ли перед грозой?
Тишина — как струна —
в деревнях, в городах,
На проселках, на трактах,
над России извечной красой.
Тишина.
Немота.
Все языки молчат.
Глухота.
Только мерзлые вешки по трактам торчат.
Мать качает меня на руках…
«Баю-бай, — мне поет, —
засыпай, — мне поет, —
Засыпай!..»
Спит Россия в снегах.
Воют волки в ночи. Водят свадебный
хоровод.
Спит тревожно Россия.
Невидимый копится гнев.
Где-то искра готовит пожар.
И, свободою захмелев,
Где-то точат уже для грядущих расправ
топоры,
И в затворах грядущие молнии спят
до поры.
Мать качает меня на руках…
«Баю-бай!..»
И трещит керосин.
И, качаясь, дрожит огонек.
И качаются тени, на низкий ложась потолок.
Ходит вьюга по крыше и с воем влетает
в трубу.
Новый век, начинаясь,
мою начинает судьбу.

Тишиной, немотой, глухотой начинается век.
Но горят перед ним уже тысячи огненных
вех.
Он вот-вот — и коснется революций
великих огня…
Мать, качая, вручает великому веку меня.

Не потому ли я к моей России
Припал,
Прирос,
Корнями в землю врос,
Что тульские рассветы оросили
Мой первый вздох
Живой росой с берез?

Не потому ль горю ее гореньем,
Что вырастал я в том краю глухом,
Среди раздолий, где бродил Тургенев,
Что тот же слушал перепела гром,
Что тот же говор
Тех же деревушек
Подслушивал,
Оттачивая слух,
Где речка Снежедь в перелесках
кружит,
Где разбежался вольно Бежин луг?
Что воду родников ее студеных
То черпал ковшиком берестяным,
То просто пил из ковшика ладоней
И хлебом заедал ее ржаным?
Что, слушая напев ее «страданий»,
Я сам страдал,
Как будто сам слагал,
О чем скрипели сохи,
Пели сани,
Чем надрывались горла запевал?

Не потому ли о России слово,
Как чистый ключ,
Как первый снежный хруст,
Поет во мне,
Живет во мне,
И снова
Оно само
С моих слетает уст?

Снег. Снег. Нá поле снег. Снег на лугу.
Лес утопает в снегу.
Все, что землею зовем, —
Пашни, пригорки, песок, чернозем,
И ручейка родниковый алмаз,
И озерка синеокий овал —
Все это скрыто, укрыто от глаз,
Все это Север, Север сковал.
Кинул на реки наручники льда,
Кинул — и каменной стала вода.
Топнул о землю и, вьюгой пыля,
Дунул — и оцепенела земля,
Дунул, оплел паутиною снов
Корни деревьев, и трав, и хлебов.

Снег. Снег. На поле снег. Снег на лугу.
Ночи длинны. Звезды ясны.
Звезды лучами играют в снегу.
Сон. Сон. Сон до весны.

Сон, как волшебник, коснулся ствола
Дерева спящего — и поплыла
Песня кудесника-соловья:
Щелканье, свист…
И лесные края,
Видится дереву, юной листвой
Плещут. И солнце над головой
Блещет.
Не веток ледышки стучат, —
Песни весенней коленца звучат.

Сон окунулся в притихший родник,
И хоть совсем родничок невелик,
Снится ему, что, сверкая, горя,
Мчится он в реки,
Струится в моря.

Сон прикоснулся к зерну — и росток
Землю пробил и, силен и высок,
Тянется к солнцу, чтоб зазвенеть
Колосом желтым, тяжелым, как медь.