оставь мне уголь и сангину,
всё радужное – остальным,
и пусть «горит костёр рябины»,
и тает «белых яблонь дым»…
мир ищет слов и жаждет красок,
не отбирай его надежд,
дари мечтою раз за разом
и не очерчивай рубеж.
назначь упрямо праздник в будни
и подними под облака,
овсянку поменяй на пудинг
волшебной палочкой в руках,
пусть стелется в твоей картине
далёких звёзд дурман-трава…
оставь мне уголь и сангину,
и пульс знакомый,
и слова…
«остановись, мгновенье… и запомни…»
остановись, мгновенье… и запомни,
как нежность озаряет этот вечер,
как музыка в одной из дальних комнат
блаженством разливается и лечит.
как отступают боли и печали,
навеянные холодом осенним,
как тёплое дыхание качает
других миров таинственные тени.
дай выскользнуть словам и дай услышать,
как сердце отзовётся перебоем,
остановись… пусть дождь стучит по крыше,
пусть счастье пьют по капле эти двое.
«тихий дворик припорошенный…»
тихий дворик припорошенный
за окном в цветах и зелени,
я скажу тебе хорошее —
и уйдёт печаль осенняя.
запишу строкою нотною
колокольчиков трезвучие,
пусть трезвонят беззаботно и
прогоняют всё колючее…
а когда на зов сиятельный
из-за тучи луч потянется,
улыбнёшься: эй, приятель, мы
заждались тебя с красавицей!
«в какие одежды одета теперь я…»
в какие одежды одета теперь я,
какой из мастей запряжён экипаж?
и в тон ли боа экзотичные перья,
всё так же послушен мой преданный паж?
чьё сердце разбито, чьи слёзы горючи,
в пасьянсе котором улыбка моя?
хранит ли записку красавец поручик,
и грезит ли в плаванье дальнем моряк?
чья кровь закипает в порыве тревожном,
чьи ночи и дни помнят имя одно,
чей голос знакомый я слышу, о боже???
«любимая, дует, закрой-ка окно!»
«всё богатство заезжей дурочки —…»
всё богатство заезжей дурочки —
образок, хохоток и дудочка…
заиграет – и плакать хочется,
и бредёт луна-полуночница
над чужими полями-маками
под мотив её одинаковый…
«и балуешь, и дразнишь сказкой дивной…»
и балуешь, и дразнишь сказкой дивной,
сюжеты расцветают как цветы:
летучие голландцы и ундины,
сады необычайной красоты
благоухают мускусом и тайной,
играет ветер складками плаща…
и, кажется, ещё мгновенье дай мне —
я научусь и верить, и прощать
жестокий мир за гранью сна и чуда,
его сиротский горестный удел…
не знает он, и знать ему откуда,
что из далёких странствий прилетел
тобою приручённый голубь белый,
благая весть на трепетном крыле…
от снежных зим до красных яблок спелых —
страницы снов и сказочных ролей.
«в этой тихой поре белоснежья —…»
в этой тихой поре белоснежья —
новый пульс, новый ритм, новый шаг.
всё прозрачней палитра, всё реже
вспоминает иное душа…
только мягкие шорохи хлопьев,
только матовость дальних лучей,
кротость дней и ночей пенелопьих
на родном одиссейском плече.
«переложу вину на стих —…»
переложу вину на стих —
пусть будет винным!
с невинным искренним «прости»
наполовину.
возьми соломинку, смакуй,
плыви до устья,
допьёшь последнюю строку —
и грусть отпустит…
«серое небо, стайка сорок…»
серое небо, стайка сорок,
пёрышек униформа,
холод – растопит горячий грог,
душу – стихи прикормят.
в доме запасов – до самой весны:
нежных, щемящих, светлых…
вечер приходит, и вместе с ним
строчек живых приветы.
вылечат, высветлят мой острог
солнечным «аллилуйя».
хлебные крошки, следы сорок —
даст Бог, перезимуем.
«ковш большой на небе звёздном…»
ковш большой на небе звёздном,
на серебряном хвосте
миг задумчив и серьёзен
покорился высоте,
высоте познаний истин
и полётов за курган,
где родник святой и чистый,
и цветущие луга,
где былинные напевы
и кудель с веретеном,
и точёный профиль девы
за мерцающим окном.
в тишине наивны грёзы,
ни обид, ни суеты,
ковш большой на небе звёздном,
и желания просты…
Читать дальше