Михаил Мазель - Эффект присутствия

Доверяй в этом мире себе одному,
но пытайся любить и искать.
Ты поверь: в миг, когда я свой взгляд
подниму,
сгинут тенью и страх, и тоска.
Не грусти, даже если сейчас ты один.
Не кручинься, не надо, мой бог.
Все дороги ведут… Поскорей приходи,
мой ещё не рождённый пророк.

Свободен – значит одинок.
Не парадокс – банальный выбор.
Метнутся стайкой из-под ног
невозмутимо, словно рыбы,
слова и тени этих слов
сквозь пыль и вечное сомненье.
Не ледоруб и не весло
в пространстве вызовут волненье.

Вставай с колен: читать следы
в широтах этих, парень, глупо.
Свободен – значит, до беды
и до любви шагать и хлюпать
походкой чёткою, как слог,
по буквам, падающим снегом.
Плечо заденет за отрог
преграды, собранной из «лего».

Свободен – значит не нашёл
и эту блажь ещё не бросил.
Чуть различимо «хорошо»
воткнёшь ты в Землю новой осью.
А за спиной цепочка дат
под песнями: а ля зарубки.
И недоступная звезда
быть продолжает самой хрупкой.

Свободен – значит снова – ты.
Непонятый, хотя доступный.
Среди галдящей пустоты
желаньями встают уступы.
Рука, объятья, поцелуй…
исчезнут энным полустанком.
Свободен – значит зафрахтуй
вновь одиночество подранком.

Говорят, что я раб
(раб – свободы своей),
затерял скудный скарб
в чревах дальних морей…
Вновь ушёл напрямик
вдоль витрин и аллей…
Да… Смурной мой двойник —
оптимиста наглей.

Сколько было имён?
Разность встреч и потерь.
Тает скудный заём
от портье до портье.
Это всё оттого,
что двойник мой свистит:
убежав от торгов,
процедив «отпусти».

А отпустит едва ль.
Я ведь, правда, – не раб.
Опусти же вуаль,
чтоб не выполз мой краб.
Я сегодня уйду…
Я куда-то вернусь.
Белый лист, как редут.
Раз не раб, так не трусь.

Ну что же… перекур для некурящих.
Мороженое. Или крепкий чай.
Да улыбнётся всяк сюда входящий.
Да убоится бестолку скучать.

Для пребывающих в тоске – отдельный столик
с табличкой лаконичною «Тоска».
На нём не скатерть – вспаханное поле.
А ниже поля?.. Ясень пень – доска.

Для тех, кто преуспел в науке споренья —
дубовый крепкий стол… что бастион.
(С табличкой: «Изменяю ход истории».)
…Уже лет двадцать, как пустует он.

А между ними старенькие парты,
конторки, тумбочки и бочки. Чем не… СТОП!
Тут перекур! Для некурящих. Что?.. Не парьтесь.
Вас не попросят вышивать крестом.

Вы озадачены? Вам хочется трудиться?
Впервые… Вновь? Ну да… Вас ждёт успех.
Блаженен всякий одарённый дикцией
и избежавший бряцанья доспех.

* * *

Вновь проводив последнего клиента,
я зал окину взглядом знатока.
Да. В заведеньи не хватает суккулентов
и среди прочего, пожалуй, верстака.

Но кто это? За столиком пустующем…
В накидке… И когда он тут возник?
А вдруг… в игру опять пришёл вистующий.
А вдруг реальный. Настоящий. Не из книг.

Мне б обслужить. Спросить: «Какого чаю,
или мороженое?..» Ноги как вросли.
Средь сонма – мысль одну я различаю:
что мы до встречи с ним не доросли.

А он молчит. А он не шелохнётся.
И не понять: он шутит или нет.
И только желваками сердце бьётся.
Когда б носил – я б выронил лорнет.

Я был любимцем всех соседских пьяниц
за то, что слушал (просто) и… не пил.
Я видел упреждающий румянец,
но не отказывал и впрок сил не копил.
Да, слушал, подмечая что ни разу
за много лет не сбился ни один…
в своих исповедальных пересказах
реальных и придуманных картин.

Зимой, в ботинках с тонкою подошвой,
корил себя «гнилой интеллигент».
В сознаньи пьяниц – больше, чем хороший.
В своём – трусливости эквивалент,
кто дома объяснял, что задержался
с Ефимычем. Что славно во дворе.
Я помню мальчика. Он в окнах отражался.
– Я научусь быть с ними «поскорей».